Идти… Но зачем? Чтобы после двух недель медленного умирания под проливными осенними дождями загореться надеждой, а затем упереться носом в подошедшее, наконец, французское воинство и осознать, что первое же сражение принесет быструю, но окончательную смерть…
Тяжелый от сырости полог шатра закачался, сдвинулся, и внутрь, пригнув голову, вошел Хэмфри Ланкастерский, герцог Глостер – младший брат английского короля.
– Молишься, Гарри? – спросил он, устало опускаясь на походный сундук.
– Пытаюсь.
– И правильно. – Глостер вздохнул, как только что, до него, вздыхал Генри Монмут. – Сегодня нам всем следует молиться.
Король поднял голову от сложенных рук.
– Что в лагере?
– Дождь перестал, – пожал плечами Глостер.
– А укрепления?
– На нашем участке всё готово. Я проверил рыцарей – тех, что с тяжелым вооружением, вполне хватит на все три линии обороны. Лучников тоже достаточно, чтобы прикрыть с флангов… И всё же, Гарри…
– Что у остальных? – перебил Монмут.
– Йорк ещё не закончил заготавливать колья, а Камойс с Эрпингемом сейчас подойдут, доложат.
– Надо отправить их поспать, – пробормотал король. – Сегодня всем следует отдохнуть хорошенько…
Глостер сутуло поник на сундуке. Может, Гарри и прав, не желая разговаривать о том, как слаба их армия. Говори, не говори, людей от этого больше не станет, и пушки, оставленные в Арфлёре, не прикатятся. Пожалуй, действительно, лучшее, что они могут сделать – это хорошо выспаться и помолиться от всей души. А завтра… Что уж теперь.., как получится.
Герцог хотел лечь прямо тут, на крышке, но заметил на другой её стороне королевские доспехи и, поверх них, золотой венец.
– А это здесь зачем? Я думал, ты всё отправил с обозом в тыл.
– Нет.
Генри Монмут поднялся на ноги.
– Место английской короны на шлеме короля, которого каждый воин должен видеть в бою и воодушевляться.
Глостер отвел глаза.
– В завтрашнем бою ты недолго сможешь воодушевлять своих людей. Нам не продержаться и до полудня. Я сейчас делал обход… Всё же, позволь мне сказать, Гарри! Многие рыцари так истощены, что не в силах надеть на себя всё вооружение. Корнуэлл вообще решил драться в одном полукафтанье, потому что так, по крайней мере, сможет дорого продать свою жизнь…
Монмут ничего не ответил. В тусклом свете чадящего факела Глостеру даже показалось, что король улыбается… Хотя, возможно, то была просто гримаса человека, которому нечего терять?
В шатер, пригнувшись, как в поклоне, вошли ещё четверо. Первым, Эдуард Йоркский, командующий левым флангом, затем лорд Камойс, командующий правым, и сэр Томас Эрпингем, командующий лучниками. За спиной последнего, усталый и перепачканный, почтительно переминался с ноги на ногу его племянник Уильям Клопток.
– Приветствую, милорды, – кивнул им король. – Что скажете?
Герцог Йоркский, ещё не надевавший доспехи и пришедший в одном только кожаном гобиссоне, снял с головы шишак.
– Мои укрепления готовы. Осталось обтесать с десяток кольев, не больше…
– Мы тоже готовы, ваше величество, – подхватил Камойс. – Лошадей проверили, негодных нет. Рыцари духом не пали… Вооружены более-менее сносно, но на многих только панцири…
– Знаю, – оборвал король. – Я сам распорядился ехать всем налегке, и не забыл об этом. Что у лучников?
Эрпингем пожал плечами.
– Многие босы, ваше величество. В одних камзолах, и не у каждого нож… Кое-кто обтесывает тонкие колья, чтобы сделать из них что-то вроде пик… Но я разрешил оружейникам подогнать под себя луки умерших, и теперь они готовятся занять позиции по краям флангов. Так, по крайней мере, у нас будет больше бойцов.
– Это хорошо.
– Да, хорошо, – горько усмехнулся герцог Йоркский. – Чтобы нам победить не хватает самой малости – ещё тысяч десяти лучников.
Генри Монмут исподлобья посмотрел на него, и теперь уже всем показалось, что он улыбается.
– Где лорд Саффолк?
– На исповеди, – отозвался Глостер. – К священникам сегодня очереди…
– Я сам отпущу грехи своему войску, – вскинул голову Монмут. – Идите отдыхать, милорды, а перед рассветом соберите всех… Три мессы и святое причастие утешат павших духом. Король Англии не поведёт в бой людей, которых напутствовали только исповедники. Те подготовили душу к смерти, я же вселю в неё надежду… Велите моему оруженосцу привести мне на утро пони, вместо боевого коня. Я хочу проехать перед войском, как святой отец, благословляющий на жизнь и на подвиг… Ступайте, милорды. Эта ночь тянется слишком долго, и вы ещё успеете помолиться в одиночестве.
Военачальники с минуту смотрели на своего короля, потом молча низко поклонились.
– Моё войско состоит из солдат Бога! – услышали они, покидая шатер.
* * *
Сырая, нахмуренная ночь в английском лагере действительно тянулась неимоверно долго. Ни звука, ни шороха, ни света… Генри Монмут строжайше велел соблюдать тишину, пообещав в наказание ослушникам-дворянам конфискацию доспехов и коня, а всем остальным – отсечение одного уха. Но он зря измышлял эти кары. В английском лагере мало кому пришла бы охота веселиться и болтать.