Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 2

В том, что оно было угодным, господин Экуй не сомневался. Отъезд Жанны к королю и ему представлялся последней надеждой – той спасительной веткой, которая посылается всем, сбившимся с истинной дороги слепцам, на краю пропасти. Почувствуют, ухватятся – спасутся. Не почувствуют – туда им и дорога, в пропасть… Хотя, счастливое «прозрение» господина коменданта очень уж волшебным не казалось – по твердому внутреннему убеждению Экуя, иначе просто и быть не могло.

«Всё вершится так, как и надо, – думал он, поднимая глаза к распятию. – И я тоже должен поступить по совести и по убеждению».

Сомкнув руки, бывший священник вознёс молитвы за мессира де Пуланжи, Жана де Нуйонпона и их оруженосцев – Жюльена и Жана из Онкура, за мессира де Вьенн, а потом и за того мальчика с лицом ангела, которого видел ещё в церкви, и который, к великому удивлению господина Экуя, оказался среди сопровождающих Жанну мужчин. Это ещё больше убедило в том, что девушка – истинная Божья посланница. И, не дожидаясь окончания ритуала, Экуй ушел.

Он твёрдо знал, что ему нужно делать. Первым делом, завтра, прямо с утра, нужно будет попросить расчёт у господина де Бодрикура, который, из мелкой мстительности, даже не посмотрел в его сторону, когда искал добровольцев для сопровождения Жанны. А потом, сразу в Шинон! Может удастся даже нагнать отряд… Хотя, нет… Королевский посланник сказал, что проведёт Жанну по каким-то особым дорогам… Но это уже неважно! Сегодня все пути ведут в Шинон, да и там дорога одна – прямиком под знамёна Девы…

Утром, со всем возможным смирением, господин Экуй предстал перед комендантом.

– Хочешь знать, что я сказал ей на прощанье? – спросил де Бодрикур.

Он стоял у окна и на шаги даже не повернулся, как не повернулся и на слова своего цирюльника и лекаря, словно знал и ждал его добровольной отставки.

– Хочу, – без особого интереса выговорил Экуй.

Комендант косо глянул на него через плечо.

– Я сказал ей: «Иди, и будь, что будет».

Экуй сглотнул.

– А мне вы это зачем говорите?

– Чтобы заново ничего не выдумывать… Считай это моим извинением.

Экуй согнулся в поклоне.

– Я оставлю вам лекарство, и человека, который мне его дал, попрошу подыскать вам нового цирюльника, умеющего его изготовлять.

– Да уж, сделай милость…

Господин де Бодрикур, наконец, повернулся

– Скажи мне, Экуй, – слегка помявшись спросил он, – почему ты, а не я, сразу понял, что она… – это ОНА?

Бывший священник, а теперь и бывший цирюльник, в ответ еле заметно усмехнулся. При другой постановке вопроса он бы ответил, обязательно ответил, как отвечал раньше, когда учился понимать и прощать, и когда ещё верил, что слова и дела всегда равноценны. Теперь же он только беззлобно сказал:

– У вас просто болели зубы, ваша милость.

И вышел.

Шинон

(март 1429 года)

«Говорят, что некая Дева, направляющаяся к благородному дофину, чтобы снять осаду с Орлеана и сопроводить дофина в Реймс, дабы он был миропомазан, проехала через город Жьен…».

Ла Тремуй оторвал глаза от письма и усмехнулся.

– Ваше величество, я, конечно, могу понять его милость графа Дюнюа – он привязан к её светлости, вашей матушке, и, несомненно, хватаясь за последнюю надежду, желал доставить удовольствие и ей. Но нам с вами следует трезво смотреть на вещи – чудес не бывает…

Этот разговор, происходящий в каминном зале Шинонского замка, был уже не первым и далеко не новым. Ла Тремуй, с некоторых пор ставший настолько близким советником короля, что ближе уже некуда, активно внушал ему ту мысль, что угрозу, нависшую и над государством и над самим Шарлем, можно разрешить только мирными переговорами. Поэтому изо всех сил противился тому, что, по его мнению, могло дофина от этих переговоров отвлечь.

– Орлеан всё равно падёт – это вопрос времени, – убеждал он при каждом удобном случае, – но сидеть в это время, сложа руки, нельзя! Попробуйте договориться с Филиппом Бургундским. У него сейчас отношения с англичанами складываются не самым приятным образом. Не зря же его светлость сидит у себя в замке, предаваясь развлечениям, и под Орлеаном ограничился только небольшим гарнизоном, сквозь который наши гонцы просачиваются, как сквозь сито… Смерть отца Филипп простит, надо только дать удобное для всех обоснование её необходимости, что, впрочем, и не очень сложно. Согласитесь, ваше величество, что, унаследовав огромную область, глупо пенять на судьбу… А уж если Бургундец простит, да ещё и пойдёт на переговоры с нами, это сильно изменит настроения в Европе…

Шарль к этим разговорам относился по-разному.