Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 2

– То-то Дюнуа так удивлялся, почему именно эти двое? Да и вообще – почему? Ведь он удерживает город… Пусть тяжело, но удерживает… Однако, теперь мне будет чем его «утешить».

С ударением на последнем слове Гокур окинул Ла Тремуя крайне выразительным взглядом и отвернулся. А среди рыцарей за столом снова поднялся тихий ропот.

– Я разберусь с этим.

Дофин тяжело и незнакомо посмотрел мадам Иоланде в глаза, чем немало её озадачил.

– Чуть позже… разберусь.

Прежде он никогда так не смотрел. И герцогине понадобилась почти минута, чтобы «переварить» этот взгляд.

– Разумеется, вы правы, сир, – слегка поклонилась она, – разумеется, позже, потому что сегодня нас здесь собрала другая забота… И, мне кажется, девушка, которая пришла…

Но тут взвился с места не желающий сдаваться Ла Тремуй.

– Девушка, которая пришла, как раз и могла стать косвенной причиной обращения к Филиппу! – зло перебил он. – Возможно, даже до Орлеана дошли слухи о пагубном пристрастии герцогини Анжуйской ко всякого рода шарлатанам, и весть ещё об одной «Божьей посланнице» просто заставила их бессильно опустить руки! И отправить к Филиппу людей, послуживших когда-то верой и правдой Бургундскому дому, чтобы добиться у него доверия не сказками о чудесах, а напоминанием о реальных заслугах!

– Не забывайтесь, сударь! – рыкнул со своего места Ла Ир.

Но мадам Иоланда лишь устало прикрыла глаза.

– Похоже, господин Ла Тремуй не может убеждать, не оскорбляя. Но сегодня подобное оскорбление я уже пропустила мимо ушей. И готова пропустить снова, если граф объяснит, почему так уверен, что девушка, которую все называю Девой из пророчества, шарлатанка?

Ла Тремуй раскрыл было рот, но, мгновенно оценив расставленную ловушку, едва не заскрежетал зубами от злости.

Догадалась ли мадам Иоланда, что он знает о её причастности к явлению Девы, или нет – неизвестно. Но своим вопросом руки ему она повязала крепко! Слишком долго владея информацией, Ла Тремуй привык думать об этом деле с позиций своего знания. Но сейчас его знаниям была грош цена! Не объявлять же во всеуслышание, что он много лет догадывался о подготовке такой, право слово, еретической мистификации, но ни разу, ни словом, ни делом, не попытался её предотвратить! Да и с доказательствами могла выйти неловкость – пришлось бы тащить на свет странноватое и, явно неприглядное, поручение королевы Изабо, а этого дофин никогда не простит. Так что, как ни крути, но придётся признавать поражение и слегка снизить тон, пока его крепкие позиции не зашатались…

– Я не уверен, мадам, – изображая, то ли смущение, то ли смиренную терпеливость, пробормотал Ла Тремуй. – Я ни в чём не уверен. Ни в чём. Потому что несу тяжёлое бремя ответственности перед моим королём и не могу позволить себе, так же благодушно, как вы, принимать на веру то, что требует тщательной проверки.

– Но девушка уже произвела впечатление на Карла Лотарингского, не говоря уже о коменданте Вокулёрской крепости.., – тут мадам Иоланда впервые обратилась прямо к Шарлю, – Единственной крепости в восточных областях, которая сохранила верность вашему величеству. Неужели преданная служба её коменданта не стоит того, чтобы эту девушку хотя бы принять, как он того просит?!

Шарль, набычившись, взглянул на герцогиню.

– Господин де Ла Тремуй служит мне так же преданно, – раздельно выговорил он.

И лицо мадам Иоланды потемнело…

Шарлю не нравилось всё, что здесь происходило.

Ему надоело разрываться под фламбержем13, который ковали своим противоборством «матушка» и первый советник. И вообще надоело быть этаким, словно неодушевлённым «яблоком раздора». Слава «Буржского короля», при всей своей унизительности, представлялась ему вполне верной, а эти двое не давали никакой возможности доказать всему миру обратное!

Да, не следовало так унижаться и каяться десять лет назад, после убийства герцога Бургундского. Сожалеющий взгляд «матушки» до сих пор стоял у Шарля перед глазами. И, чем более явными становились признаки того, что Европа обо всём забыла, тем более раздражающим становился этот взгляд.

«Я не прежний ребёнок», – твердил себе дофин. Но стоило мадам Иоланде появиться рядом и заговорить неважно о чём: о политике ли, о делах ли при дворе или о его собственной семье, как что-то внутри непроизвольно сжималось, признавая, что права, права, она снова во всём права! Её советы всегда действенны, помощь существенна, и всё бы ничего, кабы не это сожаление, застрявшее во взоре! Его отголосок Шарлю мерещился теперь у всех – у Дю Шастеля, у Ла Ира и даже у собственной жены, которая говорит, что сочувствует.., всегда сочувствует, а на деле, наверняка, сожалеет так же, как и её мать! Недавно Мари спросила, почему Шарль с ней больше не нежен и в первое мгновение он смутился. Но тут же снова увидел… А потом почти прокричал:

– Я теряю королевство, мадам!

И в ответ услышал:

– Я сожалею…

А этим сожалением, чёрт его раздери, Шарль сыт уже по горло!