Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 2

«Никто, кроме меня! Никто! Потому что в жилах моих уже не кровь, а токи этого дерева, взятые им из земли, из синей бездны и из моей души, переполненной счастьем!».

«Иди, – шепнуло в ответ дерево, снова отделяясь от Жанны корой. – Иди, ты готова…».

Франция

(декабрь 1425 – март 1427)

«Я ненавижу эту страну!»

С борта своего корабля Джон Бэдфордский смотрел на приближающийся французский берег, и даже не пытался укрыться от холодного, словно вернувшегося из студеного февраля, ветра. На сегодняшний день ветер был, пожалуй, наименьшей заботой. И, даже если бы он занёс самую страшную простуду этому крепкому телу, герцог вряд ли бы заметил недомогание физическое, потому что более сильно было недомогание душевное.

В декабре двадцать пятого года регенту Франции пришлось срочно отплыть в Лондон, где «драгоценный братец» Хэмфри развил слишком бурную деятельность по захвату единоличной власти, и, будучи зол и разобижен на весь белый свет, ухитрился сначала вступить в коалицию со всеми, включая и оппозицию, а потом, со всеми же перессориться.

По завещанию Монмута оба его брата оставались регентами – Бэдфорд во Франции, а Глостер в Англии. Но, получив в свои руки мало кем ограниченную власть, Хэмфри Глостерский вдруг проявил небывалый интерес к своим династическим правам. С помощью подхалимов-юристов он раскопал в вековых залежах законов, что имеет все основания требовать некоторые земли в Нидерландах. А раз может, значит, надо потребовать. Одна беда – земли уже отданы союзнику брата Бэдфорда, герцогу Бургундскому, который добровольно от них, естественно, не откажется. Да и брат Бэдфорд права Хэмфри отстаивать не будет, потому что союзником дорожит неизмеримо больше. Поэтому удовлетворить свои династические амбиции герцог Глостерский решил военным путем, повернув часть английского воинства против вчерашних друзей-бургундцев.

Кроме того, весьма довольный тем, как парламент стал «разговаривать» с регентом Франции, Глостер активно поддерживал всех, настроенных против Бэдфорда, чем дал повод оппозиции активизироваться со своей стороны. Всевозможные группировки при дворе возникали словно грибы после дождя. Возникали, сплачиваясь друг против друга, затем перемешивались против кого-то третьего, распадались и создавались вновь, объединяя вчерашних противников в союзники.

Тревожные слухи о начавшихся в Англии распрях и готовящейся гражданской войне стали доходить до Франции уже давно. Но, когда взбешённый действиями герцога Глостера Филипп Бургундский, даже не требуя никаких объяснений, сразу заявил, что расторгнет всякий союз с Англией, если нападки на его земли не прекратятся, Бэдфорд, не мешкая, собрался в дорогу…

Разговор с братом вышел быстрым и без сантиментов. Как только герцоги остались в покоях один на один, регент Франции, со словами: «Плевать я хотел на твои династические права!», залепил увесистую оплеуху регенту Англии. А потом, перехватив его руку, занесённую для ответного удара, коротко и ясно втолковал его светлости, что, до тех пор, пока их положение во Франции и в Англии не станет таким же прочным, как при Монмуте, ни о каких распрях с герцогом Бургундским и речи быть не может! И если «драгоценный Хэмфри» действительно желает получить свой Геннегау, и ничего больше, ему следует сидеть тихо, до тех пор, пока французская корона не увенчает, хоть какую-то английскую голову. Но, если он надеется «под шумок» подставить под эту корону голову свою и ради этого создаёт склоку и неразбериху в делах обоих государств, то Бэдфорд забудет о всяком родстве и придушит братца собственными руками, потому что намерен закончить дело начатое Гарри и сделать вековую мечту английских королей явью.

В ответ Хэмфри только зло сверкнул глазами. Но перечить не стал. Их положение действительно пошатнулось за последнее время. Интригами исподволь ещё можно было попытаться свалить брата Джона и заодно отомстить за то, что не помог в Нидерландах. Но начинать открытую ссору между собой не стоило. Кроме того, что это было глупо, это было ещё и опасно.

Поэтому, оправив одежду, с головой, всё ещё звенящей после оплеухи, но с лицом, полным независимой гордости, герцог Глостерский пришёл следом за братом на специальное парламентское собрание, где согласно кивал на всё, что бы Бэдфорд ни сказал.

Получилось неплохо и очень к месту. На фоне такого единодушия обоих регентов придворная распря тоже быстро улеглась, потому что главной подпитывающей средой для всех возникающих группировок была надежда на то, что братья-регенты очень скоро перегрызутся и станут уязвимы. Теперь же оппозиции пришлось тихо прижать хвост до лучших времён. И, когда герцог Бэдфордский потребовал новых средств на поддержание своего войска, промолчал даже канцлер. Как и весь остальной парламент, он ограничился только настойчивым пожеланием поскорее завершить разорительные военные действия, без особой, впрочем, надежды на то, что его светлость регент Франции принял к сведению это пожелание.