Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 2

Да он и не принял! Все «настойчивые пожелания» были нужны сейчас Бэдфорду, как сломанный меч в бою.

Это из Лондона всё видится легко – захотел и закончил. Лучше бы так же настойчиво все эти парламентские крысы советовали братцу Хэмфри не ввязываться, хотя бы во французские дела! А то теперь, благодаря его деятельности, Бургундия уже не так охотно предоставляет свои войска для поддержания порядка в Нормандии, не говоря уже о том, чтобы участвовать в военных действиях против дофина Шарля. Филиппу глубоко безразличны все проблемы Бэдфорда до тех пор, пока они не пересекаются с его личной заинтересованностью. А заинтересованность там весьма однобокая – расширение территорий. И Бэдфорд вынужден с ней считаться, чтобы не потерять самого мощного союзника, хотя и понимает, какую петлю затягивает на собственной шее.

Филиппу-то что? Его Бургундия, и его политическое положение, как ни крути, были и остаются ценным товаром при любом торге. Случись что, он ни на минуту не задумается – предложит союз дофину, и даже тень убиенного отца помехой не станет. И всё… Дело Бэдфорда будет проиграно так быстро, как даже не снилось парламентским заседателям!

С другой стороны – Нормандия… Вот уж точно, кость в горле. С семнадцатого года не хотят успокоиться, хотя Гарри и объявил в свое время, что отныне она переходит в «извечное владение Англии». Но нет же! Нормандское упрямство сводит к нулю все усилия, отбирая весьма и весьма значительные средства на своё подавление.

Даже в Лондон за Бэдфордом летели бесчисленные донесения о том, что без конца вспыхивают маленькие восстания то в одной части страны, то в другой. Захваченные города приходится отвоёвывать заново уже изнутри. А более всего злит то обстоятельство, что воевать уже начали даже рабы! Вчерашние землепашцы, которым, видите ли не нравится, что английские солдаты отбирают у них всё, что приглянется, не брезгуя залезть даже в колыбели к младенцам, чтобы проверить, не спрятано ли там что-нибудь.

Им не нравится… С каких это пор права победителей оспариваются побеждёнными?! И какими побежденными! Испокон веков, они сидели тихо в своих деревнях, дожидаясь, когда сюзерены договорятся между собой. А теперь? Теперь они собирают ополчения, сбиваются в стаи, чтобы нападать на обозы, на мелкие отряды, посланные за фуражом, и на гарнизоны, призванные следить за порядком в захваченных крепостях! Нападают, убивают, разоряют… А следом за ними и владельцы поместий вдруг стали недовольно ворчать.

Собственно, из-за них герцог сейчас и возвращается во Францию холодным мартом, вместо того, чтобы пуститься в плаванье, скажем, в мае, или в начале июня. Но заговор, раскрытый в Руане, был, пожалуй, самым крупным за последние десять лет, и Бэдфорд ехал усмирять и казнить…

– Ваша светлость, встречный ветер усилился, и пристать мы сможем часа через два, не раньше. Не желаете пока пройти ко мне в каюту.

Капитан – невысокий, но крепкий человек, остановился рядом, широко расставив ноги. В лице ни тени подобострастия – только холодное, как ветер, знание своего дела. Бэдфорд любил таких. Немногословны, откровенны, камня за пазухой не держат. В каком-нибудь походе, на охоте, или в обычном плавании, герцог всегда предпочитал общество именно таких людей. Но только, когда не лезла в голову политика. А сейчас она, ох, как лезла! И сейчас, на эти два часа, Бэдфорд предпочёл бы общество какого-нибудь Кошона, который, со всеми своими «камнями» против собственной страны, помог бы определиться, куда и с кем, в первую очередь, двинуться потом, после Нормандии, когда испачканные в крови бунтовщиков руки, будут уже умыты…

– Нет, – буркнул Бэдфорд, не отрывая глаз от французского берега. – Занимайтесь своим делом, капитан. Мне нужно о многом подумать, а на холоде голова яснее.

– Прислать вам вина?

– Эля.

Капитан поклонился и ушел. А Бэдфорд нервно дернул щекой…

«Ненавижу эту страну!»…

* * *

Вино в серебряном кубке напоминало глубокое горное озеро, в котором отражается багровый закат. Епископ Кошон, развалившись в кресле, с откровенным удовольствием слегка покачивал кубком и наблюдал, как, по мановению его руки, накреняется поверхность этого озера, мерцая искрами заката в своей глубине.

– Всем винам предпочитаю бургундское, – сказал он и сделал большой глоток.

– В Шампани вина не хуже, – усмехнулся бывший женевский епископ Жан де ля Рошетайе. – Особенно для тех, кому не по карману анжуйское.

Оба прелата понимающе рассмеялись.