Жанна де Ламотт

– Нет, отрицать я не стану; я отравил твой лимонад, потому что никто в жизни не унижал меня так, как посмел меня унизить ты. Что ж, из-за того что ты каким-то дьявольским способом узнал, что было седьмого мая семь лет назад, я должен, по-твоему, вечно быть в зависимости от тебя?.. служить тебе, надевать нелепые кокарды и исполнять твои нелепые приказания, вроде того знакомства с этим пьянчугой?.. Разве я не понимаю, что ты заставил меня возиться с пьяным Беспаловым только ради того, чтобы испытать мое послушание?.. Ну так я и выказал это послушание, но терпеть тебя я больше не могу и не буду!.. Ты говорил, этот яд называется аква тофана? До его названия мне нет дела, но я знаю, что действует он без промаха!.. Ты спокойно со мной разговариваешь и показываешь свои эксперименты, уверенный, что тебе известны противоядия или вообще что-то такое, что спасет тебя, но это – яд испытанный и, после того как ты его принял, времени прошло уже столько, что ты и крикнуть не успеешь, как с тобой начнутся судороги и ты повалишься мертвым. Я со своей стороны уверен в этом так, что не боюсь тебе открыто об этом говорить: ведь твои минуты сочтены!

Старик в это время продолжал совершенно спокойно смотреть на Борянского со своею неизменною улыбкою.

– Не тебе сосчитывать минуты моей жизни, – покачал он головой. – Ты видел, что я допил остаток лимонада уже после того, как узнал, что там был яд. Неужели ты думаешь, что я сделал бы это, если бы имел хоть малейшее подозрение, что налитый тобой яд будет для меня не только смертельным, но и хотя бы вредным?..

– Ты можешь ошибиться в составе яда, но я-то знаю его действие!..

Вероятно, Борянский и в самом деле был уверен в действии своего яда, что говорил так спокойно.

– Ты же сам говорил, что противоядия нет?! – продолжал он, волнуясь и несколько пугаясь того, что ожидаемое им действие яда все не наступает.

– А мне и не нужно никакого противоядия! – сказал опять старик.

– Да что ж ты – особенный человек что ли, которого ничто не берет?

– Может быть, я и особенный, хотя в данном случае моя особенность заключена в самом обыкновенном свойстве человеческого организма привыкать к ядам. Вот видишь ли: противоядия против бруцина не существует, но обезопасить себя от него вполне возможно, тем более, что бруцин даже употребляется как лекарство, например, при параличе. В старых годах человеку полезны небольшие приемы бруцина, и вот этими приемами, постепенно увеличиваемыми, можно застраховать себя от его смертельного действия, приучив свой организм к нему. Я уже много лет принимаю бруцин; если ты хочешь знать для чего, то я скажу, что главным образом для того, чтобы не бояться, если мне в напиток подольют потихоньку несколько капель аква тофана. Сегодняшняя попытка отравить меня – не первый случай в моей жизни, и моя предосторожность была для меня спасительной до сих пор и, как ты увидишь, такою же будет и сегодня.

Борянский, очевидно, не знакомый вовсе ни с химией, ни с человеческим организмом, действовал бывшим у него ядом наобум, и теперь слова старика явились для него новым и страшным откровением, потому что он только что говорил с этим стариком уже как с мертвецом, с трупом, жившим только еще по инерции, и этот живой труп воскресал перед ним и не только сохранял свою власть над ним, но и приобретал власть еще большую. И Борянский вдруг побледнел, почувствовал, что все пропало, что теперь старик может отомстить ему, потому что имеет в руках средства к этому.

Заметив этот испуг, вдруг охвативший Борянского, старик с презрением посмотрел на него и сказал:

– Однако, довольно!.. Ты надоел мне. Ступай к себе и исполняй, что тебе приказано!..

– Опять возиться с этим Орестом?!

– Да, опять! Так нужно. Ступай!

Борянский встал, направился к двери, но остановился, обернулся и вдруг заговорил:

– Прошу вас, дайте мне поручение гораздо более сложное, опасное… я исполню все, но избавьте меня от этого унижения находиться в обществе этого пьяницы!

– Ступай! – сухо, коротко, повелительно произнес старик.

Борянский опустил голову и ушел чтобы отыскать Ореста и снова пить с ним, как ему было приказано. Ослушаться Белого теперь он не смел.

21. Вор

Белая летняя ночь стояла в Петербурге, нежно и ласково окутывая его своими прозрачными сумерками. Бледное, беззвездное небо светилось ровным зеленоватым отблеском солнца, как бы жалеющего расстаться с землею. Светлое небо отражала светлая вода реки, и, далеко взбежав кверху, блестел высокий шпиль Петропавловской крепости.

Город спал. Улицы затихли после городского шума, езда прекратилась.

Население Петербурга, приученное не выходить на улицу по ночам недавними рогатками, которыми загораживались после десяти часов улицы, ютилось в домах, и только ночные сторожа изредка лениво постукивали в медные или деревянные доски.

Ночь была так тиха, что, казалось, вместе с улицами и домами спали и сады, деревья которых стояли неподвижными, словно нарисованными на декорации.