Жанна де Ламотт

Дом и парк графа Алексея Мартыновича Прозоровского был одним из немногих, уцелевших во всем своем блеске и великолепии от «роскошных» времен восемнадцатого столетия. Так, у графа оранжереи еще были полны померанцевыми деревьями, у него зрели персики и виноград, парк расчищался на двадцать десятин, и на этих двадцати десятинах чего-чего только не было построено!

Была даже возведена целая искусственная гора со скалами, засаженными альпийской растительностью и с пробившимися источниками между ними, водопадами и водометами, для которых вода накачивалась особым приспособлением из той же Невы, в которую потом и стекала…

И вот в этом парке граф Прозоровский давал «сельский праздник», обещавший быть особенно великолепным, потому что он устраивался им по поводу помолвки его единственной дочери…

Программа была такова, что гости съезжались к Летнему саду, где ждали тридцатишестивесельные графские галеры, разукрашенные гирляндами, лентами и цветами. Эти галеры должны были доставить всех гостей на дачу к Прозоровскому, и там весь день их был распределен в различных занятиях: были назначены «сельские работы» – посев, жатва, уборка снопов, затем предполагался сбор грибов, ужение рыбы, ловля птиц в лесу… Притом же были обещаны сюрпризы.

Все было предвидено, даже дурная погода, на случай которой забавы устраивались под крышей в доме, в оранжерее и под нарочно выстроенным для этой цели навесом…

Конечно же, тогдашняя знать наперерыв старалась достать себе приглашение к Прозоровскому. Быть на этом празднике считалось по законодательству тогдашней моды как бы удостоверением принадлежности к самой изысканной группе петербургского общества…

Саша Николаич позаботился, чтобы его тоже не обошли приглашением.

Это ему нетрудно было сделать через Леку Дабича.

Однако он стремился на праздник к Прозоровскому вовсе не по тем же мотивам, по которым большинство желало попасть туда. Саша Николаич много раз прежде отказывался от подобных приглашений, не находя в них никакого интереса, и потому даже удивил теперь Леку Дабича своей просьбой, чтобы тот напомнил о нем. Лека, разумеется, взялся с большой готовностью, и на другой же день Николаев получил отпечатанный пригласительный билет с большим гербом графа Прозоровского.

Желал же он попасть к графу потому, что это было ближайшее сборище, где можно было увидеть «всех», весь тогдашний Петербург, а это нужно было Саше Николаичу, чтобы разобраться в том, что случилось с ним в последнее время.

Во-первых, появление у него жены дука дель Асидо, князя Сан-Мартино, очевидно, француженки родом, судя по ее акценту и умению выражаться. Она говорила об отцовском наследстве, о деле ожерелья королевы.

Во-вторых, ночное появление бывшего графа Савищева… Это появление наиболее других обстоятельств интересовало Сашу Николаича.

И, наконец, в третьих, появление присяжного стряпчего в качестве доверенного лица от дука дель Асидо, князя Сан-Мартино с претензией на возврат денег, якобы данных на хранение отцу Саши Николаича.

Как-то сама собой напрашивалась ему мысль о том, что все эти три обстоятельства взаимосвязаны.

Появление княгини и стряпчего, несомненно, имело что-то общее ввиду общей фамилии, которая тут действовала. В отношении бывшего графа Савищева было подозрительно то, что он ночью рылся как раз в той пачке документов, где находилась обратная расписка дука дель Асидо.

И эта обратная расписка исчезла, а после этого, как раз в упор, явился присяжный стряпчий Петушкин. Однако дело было в том, что Саша Николаич не был твердо уверен и не помнил хорошо, была ли, действительно, эта обратная расписка в той пачке с документами. Да нетрудно, наконец, было предположить сношения опустившегося до лазанья ночью в чужие окна бывшего графа Савищева с дуком дель Асидо, если, действительно, такой дук приехал в Россию. Так же точно казалась невероятной и комбинация, сообщенная Орестом, что жена дука дель Асидо была не кто иная, как Жанна де Ламотт.

Чем больше думал об этом Саша Николаич, тем более нелепым и неправдоподобным казалось это ему.

Известно было, что Жанна де Ламотт умерла в Лондоне. Об этом в свое время писали в заграничных газетах, и об этом помнили многие и между прочих старик Тиссонье.

Но, с другой стороны, откуда могла прийти в голову Ореста такая мысль, воспоминание о госпоже де Ламотт, если он ни от кого не слыхал об этом? А если он слышал, то это было настолько интересно, что не надо было оставлять это дело без расследования.

И вот, чтобы мало-мальски разобраться во всей этой путанице, Саша Николаич и желал попасть на праздник к графу Прозоровскому.