Жанна Ланвен

Весь ее образ излучает серьезность. Никто никогда и не говорил о Жанне Ланвен по-другому, никто не скрывал, что она была сурова и требовательна. Уважение, которое вызывали ее сдержанность и строгость, так же как и уверенность, о чем часто говорили, было вполне заслуженно. В ней не было хрупкости, беззащитности и растерянности, ничего интригующего, и эта отстраненность не давала возможности сблизиться с ней.

Молодая модистка всегда держится в стороне, как бы на вторых ролях, и всем чужая.

Изменяла ли она когда-нибудь этому образу? Была ли она другой? В те времена, когда Надар сделал этот портрет, в жизни Жанны произошли большие перемены: она вышла замуж и родила ребенка.

Глава III Мама и ее куколка

Эта история рассказывается всегда со смесью уважения, удивления и смущения. Жанна и Мари-Аликс иногда ездили на скачки в Лонгшамп. Им нравилось менять обстановку, уезжать из замкнутого пространства ателье, болтать один на один, смешиваясь с незнакомой толпой. В общей сутолоке сестры обретали желанный покой и могли, как ни странно, почувствовать себя наедине друг с другом. Они делились маленькими секретами, планами и новыми проектами на будущее: здесь, где их никто не знал, они осмеливались быть непохожими на самих себя. Заодно сестры разглядывали проходящих мимо модниц, сравнивали их наряды, обсуждали, какие лучше, а какие хуже, и набирались новых идей для создания будущих моделей шляпок.

Их интересовали не только новые модели, популярные цвета и материалы, но и настроение парижской толпы, витающие в воздухе новые тенденции. Звон колокольчиков, взмахи флажков на старте и стук лошадиных копыт не прерывали уютного гомона толпы. Некоторые садились на переносные стулья внизу, около трибун, завсегдатаи ипподрома бродили по буфету рядом с беговой дорожкой. Посетители то собирались в группы, то расходились, спеша на другие встречи, кто-то делал ставки. Картина менялась быстрее, чем в фойе театра или на аллее в Булонском лесу, и не нужно было переходить с места на место или ехать куда-то на машине.

Однажды, когда сестры как всегда сидели в своем любимом уголке, на них обратили внимание несколько очень хорошо одетых молодых людей. Это были самые элегантные юноши на ипподроме: безупречные сюртуки, изящные шляпы и перчатки, красивые трости, точеные силуэты…

Дамы на скачках в летнем кафе, 1890. Фонд А. Васильева

А. Гильом. На скачках. 1910-е годы. Из коллекции Е.В. Лаврентьевой

Мужчины так громко разговаривали, словно были на трибунах одни. Скорее, они повышали голос, чтобы испугать и встревожить проходящих мимо, явно показывая, что они их игнорируют. Беседа была оживленной, они размахивали руками и часто смеялись. Внешняя безупречность в сочетании с дерзостью и заносчивостью не оставляла сомнений – это «юноши из хороших семей».

Вдруг один из них прервал остальных и начал что-то оживленно говорить. Все повернули головы в сторону сестер и принялись внимательно их разглядывать. Насмешливое выражение сменилось сомнением. Они задумчиво поглаживали подбородки. Очевидно, эти «джентльмены» собирались что-то предпринять. Что они задумали? Потом выяснилось, что они заключили пари.

Один из них должен был начать с сестрами беседу, делать и говорить все, чтобы завоевать расположение старшей. Именно она казалась недоступной. Вид у Жанны был совершенно равнодушный, никакой заинтересованности во взгляде, лицо ничего не выражало – ни холодности, ни теплоты.

Вопреки всем ожиданиям, она не отвергла молодого человека. только поставила условие – он должен на ней жениться. И он женился. Это был граф Эмилио ди Пьетро, отпрыск древнего патрицианского рода, сын богатейшего торговца шампанским, известный в столице гуляка и донжуан[81].

Жизнь и смерть графа ди Пьетро

Жанна Ланвен превратилась в Жанну ди Пьетро?! Да, это имя настоящее. Возможно, история о красоте супруга и знакомстве на ипподроме тоже правда, но все остальное – нет. Ни семья Эмилио, ни его замечательное рождение, ни его положение в обществе, ни состояние, ни отвага и дерзость.

Действительность была намного скромнее. Что касается любви, то для нее в легенде места не нашлось.

В четверг, 20 февраля 1896 года, в мэрии VIII округа появился некий ди Пьетро по имени Эмилио Жорж Анри, родившийся в Санкт-Петербурге 15 января 1872 года. Он был служащим в какой-то конторе. Отец его умер, а мать, урожденная Лора Недди Гийо, работала продавщицей цветов[82]. Едва достигнув двадцати четырех лет, мальчик уже превратился в мужчину: цветущее здоровье, смелые начинания, большие надежды и дерзкие проекты. Он жил рядом с церковью Святой Троицы, в квартале гризеток, снимая квартиру на улице Шатодан, как множество подобных ему молодых людей. Миловидное лицо, высокий воротничок, ухоженные руки. Они зарабатывали обычно тем, что отвечали за поставки или вели инвентаризацию в магазинах, делали все, что касается перемещения и распределения товаров, исключая физическую работу.