Жанна Ланвен

В Les Modes Колетт д’Аврили резко раскритиковала «стильные» платья Жанны Ланвен, которые она преподносила как что-то особенное, в то время как «эти модели стали уже настолько ходовыми, что уже всем надоели». Лишь одна «Рита», названная «находкой», заслужила снисхождение журналистки. Со своей стороны, посетителям показалась совершенно безумной работа Сигела: манекены с металлическим блеском, «безобразные на грани уродства»: «разве женщины с непропорциональными фигурами, похожие на застывших змей в эпилептических позах, с отливающей металлом кожей серебристого, золотистого, зеленого или коричневого оттенков, и вправду считаются современным идеалом женственности и красоты?! Осмелимся предположить, что нет, хотя бы для блага будущих поколений.

Тогда почему эти ужасающие манекены находятся повсюду на Выставке?!»[447]. Всех шокировало еще и то, что павильон «Элегантность» был монополизирован и полностью отдан в распоряжение всего пяти участникам.

Жанна Ланвен на примерке, конец 1930-х годов. Фото – Гийо.

Фонд А. Васильева

Надо сказать, что излишнее количество представленных товаров класса люкс было скорее недостатком, поскольку ставило под сомнение главную идею организаторов мероприятия, призванную поддержать французских производителей, объединить искусство и промышленность, сделать бытовую жизнь в стране более современной и комфортной. Выставка 1925 года превратилась в удивительное зрелище, невероятный спектакль, веселый фестиваль, где можно было увидеть все самое яркое, блистательное, необычное и, наоборот, самое популярное. Но все это было далеко от реалий окружающей этот праздник современной жизни. Проектов, рассчитанных на будущее, не было, за одним ярким исключением – павильон «Дух современности». Там Ле Корбюзье[448] и Жаннере[449] пытались предложить новые принципы обустройства жилища, новые архитектурные стандарты. Все происходило так, словно и не было экономического кризиса, поразившего мир в первой четверти века. Словно кризис, потрясший Европу, не коснулся работы архитекторов, мастеров ремесел да и кого угодно другого, словно политические передряги и военные конфликты прошли абсолютно бесследно, оставив все, как было до войны.

Об этом и писал декоратор Франц Журден в журнале Bulletin de la vie artistique: «Эта выставка бесплодна. Она не имеет никакого значения, ничему не учит, не отвечает ни на какие вопросы и не ставит новых»[450].

Тем временем балы и концерты следовали за официальными визитами, и каждый раз вереницу старомодных пожилых бородачей в высоких шляпах снимали для «современной хроники». Речи министров и государственных секретарей, довольное руководство, поздравления и рассуждения о будущем…

Костюм для Академии

Жанна участвовала во всех празднествах, которые устраивались в течение всей выставки, и присутствовала на банкете в честь ее закрытия 5 февраля 1926 года, где председательствовал министр промышленности и торговли. Несколькими неделями ранее Поля Валери[451] избрали членом Французской академии, и Дом Ланвен занимался его костюмом, предназначенным для церемонии назначения.

Без всяких сомнений, поэт и кутюрье долго обсуждали, каким будет этот костюм. Вышивка – ветка оливкового дерева – должна была быть выполнена большими штрихами, но каждый академик имел право на вариации по своему вкусу. Шпага тоже у каждого была особенной. Изображение листьев оливы особенно занимало поэта, как и изображение змеи, обвившейся вокруг рукояти шпаги, – ее он нарисовал сам. Эта частая тема его стихов, от «Наброска змея» до той, что ужалила его Юную Парку[452]. Сам Валери, в свою очередь, стал темой для коллекций Ланвен: его именем назван костюм в спортивной линии 1929 года, пиджак которого, вышитый белым по бежевому фону, напоминал желто-зеленый узор из листьев, украшавший академиков. Намеки на произведения поэта встречаются в названиях моделей вплоть до 1920 года: свадебное платье «Юная Парка», в честь длинной поэмы, сам автор называл ее «прощанием с играми юности»[453] – наивная двусмысленность для наряда, в котором идти к алтарю. Вечернее платье «Эупалинос» – по названию сократического диалога, написанного Валери об античном архитекторе в 1921 году. В сетке серебристой вышивки, покрывавшей черный шелк, и правда было что-то от архитектурных форм…

Невозможно объяснить, почему Валери остановил свой выбор на Жанне Ланвен, видимо из-за престижа и репутации ее Дома, славящегося непревзойденным качеством исполнения моделей еще со времен создания костюма для «бессмертного»[454] Эдмона Ростана. В последующие годы многие академики побывали по адресу: улица Фобур, 22: Жорж Дюамель[455], Жак де Лакретель[456], Франсуа Мориак[457], Андре Моруа[458], Жером Таро[459], Валери-Радо[460].