Жанна Ланвен

Мэр Ле Везине, муниципальный советник VII округа Парижа; генеральный советник Эро; супруга бывшего президента Республики, мадам Александр Милльеран; Жозеф Пти, мэр Биаррица, выступили со стороны политиков. Люди театра, оперетты, представители аристократии и крупной буржуазии; семейства Фоше-Маньян и Фоше-Делавинь; граф и графиня Шарль де Польньяк; герцог и герцогиня Ланца-ди-Камастра Палермские; неминуемая Миса Серт, подруга Шанель; промышленник Жюль Пек и даже ветеринар, наблюдавший собачек кутюрье, доктор Мери, чей кабинет находился на улице Асторг, в трехстах метрах от улицы Фобур, 22.

Кроме сотрудников из главного ателье и филиалов, Жанну лично поздравляли ближайшие соратники и коллеги, например Жан Лебюскьер, он полностью посвятил себя делам Дома моды после закрытия La Gazette de Bon Ton: «Я в первую очередь думаю о моей Патронессе на все времена». Мастерицы, самая старшая из которых работала у нее уже двадцать восемь лет, в складчину преподнесли ей подарок – крест, украшенный бриллиантами, Жанна надела его 23 января на банкет в Palais d’Orsay. Меню было классическое, достойное и Корнюше, и Пуаре: закуски по-парижски, камбала в соусе Дюгреле[463], жареный цыпленок а-ля Palais d’Orsay, страсбургский паштет фуа-гра, салат, королевское мороженое, вафли, фруктовая корзинка, конфеты. Все это сопровождалось винами из Бордо, Медока и Грава, бургундским из Бона и шампанским «фраппе»; затем следовали кофе и ликеры.

В альбоме внушительных размеров, посвященном этому событию, который она всегда хранила в шкафу у себя в директорском кабинете, Жанна собрала все поздравления, присланные ей в конце 1925 года: нескольких тысяч почтовых открыток, писем и телеграмм от близких, соседей, партнеров, конурентов, старых знакомых и постоянных клиентов. Они встретили ее триумф с восхищением, уважением и нежностью, а она достойно приняла их поздравления, посылая в ответ благодарственные письма, часто написанные собственноручно, как показывают отметки на конвертах: «От.», «Ответил такой-то…» или «Ответила сама». В этой лавине поздравлений мы нашли только две маленькие странички от самых близких. Первая – страничка номера газетки Aux ecoutes[464] от 31 января 1926 года, где в нескольких строчках, написанных для рубрики «Вокруг света», сообщается, что, «находясь на пароходе, направляющемся в Нью-Йорк, граф и графиня Жан де Полиньяк с радостью узнали, что их мать и теща, мадам Жанна Ланвен, только что получила орден Почетного легиона». Другая написана от руки 30 декабря 1925 года. Это письмо от матери Жанны – стандартные поздравления, словно потрескивающие звуки со старой пластинки, напоминали о тех временах, когда миллионерша была еще маленькой ученицей, о детстве, которого у нее было так мало:

«Дорогая Жанна!

Мои искренние поздравления. Это тебе хороший подарок, а главное – заслуженный! Желаю тебе в Новом году счастья и здоровья. Прошу от моего имени поздравить всех и пожелать всего наилучшего и много счастья в наступающем году. Мне тяжело писать, поэтому и прошу, обними за меня крепко Мари Луиз Марианну, всех, кто мне дорог. Твоя мать целует свою дорогую дочь и очень рада ее удаче. На этом все, разве что повторю: я вас всех обнимаю от всего сердца.

Твоя мать, Б. Ланвен»[465]

.

Неудивительно, что Софи-Бланш, несмотря на цветущее здоровье, не присутствовала на церемонии вручения ордена своей дочери, и эта маленькая ложь была необходима, чтобы оправдаться. После смерти в ее бумагах нашли рукопись речи, которую произнес Жан Лабюскьер в тот день, с посвящением: «Мадам Софи-Бланш Ланвен – моя скромная история великой жизни, с уважением Ж.Л.». Здесь он играет схожестью собственных инициалов и начальных букв имени своей начальницы. В конце четырех страниц идет очевидно хорошо продуманный текст, тем не менее смысл его совершенно прозрачен, и в нем – суть отношений между двумя этими женщинами:

«Очень жаль, что на этом празднике не смогла побывать старенькая мама, почтенный возраст которой не позволил приехать. Но сегодня, как и в печальные дни прошлого, она ждет вашего возвращения. Дорогая дочь когда-то послушно приносила в дом свои двадцать пять франков – жалованье мидинетки, теперь осветила его лучами своей славы»[466].

Домаd, еще домаd