Жар предательства

Образованием Наимы занималась Титрит. Ежедневно после обеда девочка под руководством матери по нескольку часов читала, писала и постигала азы математики. Однажды утром Наима, взволнованная, вбежала ко мне в палатку. Оказывается, отец с дедушкой ездили продавать свою продукцию на базар, и папа привез ей большую книгу. Приключения Тинтина. На арабском языке. Она показала мне большую глянцевую обложку, местами немного помятую. Я тоже читала книги Эрже, когда была в возрасте Наимы, и сейчас попыталась объяснить ей, что да, я все знаю про отважного бельгийского репортера Тинтина и его верного жесткошерстного фокстерьера по кличке Снежок. Я попросила Наиму почитать мне немного. Она забралась ко мне на колени и стала читать всю книгу, порой голосом изображая Тинтина, его собаку и крайне эгоистичного капитана Хэддока. Слушая дивный напевный голосок Наимы, чувствуя, как она прижимается ко мне, я испытывала щемящую тоску – до того мне хотелось иметь ребенка. И столь же щемящую печаль, ведь я знала, что ребенка у меня никогда не будет.

Увлеченно внимая Наиме, я не заметила, как Титрит вошла в палатку и остановилась, с улыбкой наблюдая за нами. Наконец, когда мой взгляд упал на нее, я несколько оторопела, подумав, что, возможно, ей не нравится, что ее дочь сидит у меня на коленях. Однако Титрит, заметив мою тревогу, жестом дала понять, что она не сердится, и даже сказала что-то Наиме, после чего девочка продолжала читать.

Позже в тот же день, когда она вернулась одна, чтобы сменить мне повязки, Титрит, тронув мои кольца, обручальное и в честь помолвки, жестом изобразила объятия, а затем коснулась своей головы. Так она спрашивала: Где твой муж? В ответ я развела руками, сказав:

– Ушел.

Титрит с сочувствием посмотрела на меня, потом тронула мой живот и рукой очертила округлость, подразумевая беременность.

– Я хочу ребенка. Но… – ответила я, качая головой.

Английского, может, она и не знала, но суть моих слов, безусловно, поняла.

– Insha 'Allah, – произнесла Титрит.

Да будет на то воля Аллаха.

Дни шли медленно. Я все еще была слаба и физически, и психологически, и вялость моего нынешнего существования меня ничуть не волновала. Каждый вечер я ужинала с семьей приютивших меня берберов, завтрак и обед мне приносили в палатку, Майка с Титрит по целому часу врачевали мои раны, но самым ярким событием дня для меня был час, проводимый в обществе Наимы, навещавшей меня ближе к вечеру. Утром она помогала маме с бабушкой за ткацким станком, затем несколько часов постигала науки вместе с матерью, а после прибегала ко мне в палатку. Как-то, в один из первых дней нашего тесного общения, Наима, показав на свой рот, произнесла:

– Английский.

В ответ я показала на свой рот и сказала:

– Arabie. – Я еще в Эс-Сувейре узнала, что это слово означает «арабский».

Следующие десять дней или около того мы учили друг друга словам, выражениям, числам на своих родных языках. Я научилась по-арабски считать до десяти. Наима освоила английские местоимения: я, мне, ты, вы, он, она, оно. Я запомнила такие фразы, как «Shukran min fadocik» (Спасибо за ужин), «Min fir shreb» (Мне нужна вода), «Fin wan mfouk» (Ты – мой друг). Наима радовалась, что она уже знает английский алфавит до «М» – я ей пообещала, что каждый день мы будем выучивать по две новые буквы.

Когда час нашего общения подходил к концу, приходила Титрит. Наима целовала меня на прощание, и на следующие два часа, до ужина, я оставалась одна. Хотелось бы похвастать, что за те долгие часы, что я проводила наедине со своими мыслями, я пришла к какому-то решению относительно того, как мне быть дальше, приняла на вооружение совет Майки смириться с тем, что случилось, и идти вперед. Но зачастую итогом моих раздумий становились приступы паники. Жуткое ощущение, что я лечу в пропасть. В памяти всплывали мучительные картины того, что произошло в пустыне. Обезображенный облик моего насильника после того, как я нанесла ответный удар. Я была в ужасе от того, что меня вынудили сделать. Неужели я действительно убила человека? Меня бросало в дрожь от того, что я обнаружила в себе такую грань.

Я знала, что еще не вышла из состояния шока. Когда бы я ни задумалась о мире, лежавшем за пределами этого глухого места, куда меня транспортировали, я понимала, что не могу оставаться здесь до бесконечности. И чувствовала, что сама мысль о возвращении к жизни вне этого оазиса пока не доступна моему разумению.