Жар-птица

— Товарищи, — говорил оратор, — рабочая кровь лилась в тысяча девятьсот пятом году на улицах Москвы, Петербурга; рабочая кровь в позапрошлом году лилась на Ленских приисках; совсем недавно царские палачи расстреляли шестнадцать героев-черноморцев... Царское правительство и мировая буржуазия собираются устроить рабочим и крестьянам новую кровавую бойню, затеять новую войну... В этот светлый, радостный день Первого мая рабочие по всем странам собираются на митинги, чтобы бросить в лицо кровавым правителям наш вызов, наш клич: вам не запугать нас ни виселицей, ни расстрелами!

Все дружно захлопали. А оратор, проведя черным рукавом по вспотевшему лицу, продолжал:

— Мы будем вести борьбу за свержение самодержавия и помещичье-капиталистического гнета до конца, до полной победы.

— Правильно! Верно! — кричали вокруг.

— Да здравствует братская мировая солидарность рабочих! — под дружные возгласы и аплодисменты закончил оратор свое выступление.

Около него я увидел знакомое лицо того самого человека, который выступал с чтением по экономическому вопросу на квартире Нежданова. В конце речи к нему подошел молодой парень в синей сатиновой рубахе и что-то стал ему говорить. Человек поднялся на возвышение и сказал:

— Товарищи, митинг мы заканчиваем. Организованно разойдемся отсюда. Вот по этой линии — от меня и до той березы — стоящие направо пойдут вверх по Волге, а стоящие налево — вниз. На берег сразу не выходить, через две-три версты будут рыбачьи лодки. Идти не толпой, а по одному, по два человека. На старую дорогу не возвращаться — там казаки... В добрый час! До свидания, товарищи!..

Через минуту на поляне не было ни одного человека, не оставалось ни одной бумажки, ни окурка. Лес опустел. Пели по-весеннему радостно птицы. Где-то старательно щелкал соловей. Пахло молодой травой и зацветавшей черемухой.

Я шел с Машей, а Рамодин с Тарасом, не упуская друг друга из виду.

Как мы ни устали, как ни проголодались, а на душе у нас было радостно. Все нас с Машей веселило и забавляло — и то, что Тарас все время отдувался и непрерывно вытирал с бритой головы пот, и то, что Рамодин смотрел на нас вопросительным взглядом: а вы, мол, не удерете от нас, товарищи дорогие? И каждая лужица, и каждая канавка с водой, через которые мы то и дело прыгали, и склонившиеся над нами цветущие ветки ивняка, и поющие птицы, и жужжащие шмели — все это без конца нас трогало и волновало, как что-то очень родное и близкое. Мы бы, конечно, не прочь были уединиться и шмыгнуть куда-нибудь на зеленую поляну, которых на пути нашем было немало, но нас вел куда-то Тарас, и мы охотно подчинялись ему.

Тарас привел нас в большое приволжское село, разыскал кума, который имел здесь небольшой сад с пчельником и огород. Кум угостил нас жареными сморчками и медовой брагой. После угощения мы забыли про усталость и начали рассказывать разные истории. Рамодин вспомнил случай с Минитриевым — о тринадцати Иванах, а Тарас развлек нас веселой сказочкой о том, как дотошный мастер изготовил умную машину, которая могла показывать настоящее, прошедшее и будущее. Царю Картаусу машина так полюбилась, что он от нее ни на шаг отойти не может, вот-вот сейчас с небес упадет к нему короб чудес. И разольются тогда по его царству молочные реки в кисельных берегах, и все злые умыслы социалистов против него, царя Картауса, рассыплются прахом. И начнут тогда царя Картауса славить по всем церквам день и ночь за его могущество и мудрость. Но дело не так повернулось, как думал Картаус. Пока он заморскими винами услаждался да диковинной машиной забавлялся, дотошный мастер и трон его перекувырнул и установил свои порядки: землю отдал крестьянам, а фабрики рабочим. И начался тут пир на весь мир.

Тарас рассказывал сказку нараспев. Несмотря на комизм многих сцен и выражений, он ни разу не улыбнулся, только в глазах его вспыхивали искорки нескрываемого удовольствия.

— Веселая сказка! — заключил Рамодин. — Только в жизни немножко не так бывает.

— Так ведь уж давно известно, — улыбался Тарас, как бы оправдываясь, — сказка ложь, да в ней намек — добрым молодцам урок...

Первомайские события еще долго были предметом наших разговоров и споров. Оказывается, не только мы с Рамодиным ходили на маевку. Были там и другие наши ребята. Они только не попали на митинг. Но так же, как и мы, видели столкновение рабочих с полицией, охоту городовых за красными платочками.

Эту охоту полиция продолжала в городе и после праздника. Работницы Трубочного завода проходили на работу мимо нашей школы. На углу, где на лужайке паслась коза, городовой неизменно останавливал их и требовал, чтобы они сняли красные платки. Некоторые исполняли это требование, а другие противились.

Наши ребята смотрели на эти сцены из окна и комментировали события каждый на свой лад.

— Ох, зацапал женщину, крючок! — гневно восклицал Незлобин.

— Это за что же? — спрашивал Орелкин, который немного опоздал и не видел всей сцены.

— За красный платок! Фараон кричит: «Снимай!», а та говорит: «Не сниму!».