Жар-птица (сборник)

А Вера расходилась всё больше, со временем она превратилась в этакую жирную, властную, грубую Кабаниху, которая не стеснялась в выражениях и нагло, по-хамски распоясывалась в отношениях со своим законным супругом. Надо отметить, что с другими людьми она обращалась вполне пристойно, даже нередко со льстивыми нотками в голосе. Но это было лишь притворство, властность её натуры угадывалась легко, и ученики знали хорошо её ядовитую язвительную манеру. Но открыто с ней связываться, вступаться за Дмитрия никто не решался, ни родители, ни остальные родственники, ни соседи, ни друзья. Все умывали руки и считали, что если он допускает такое с собой обращение, значит, что-то не так, или действительно он большего не стоит. Вера пользовалась в семье непререкаемым авторитетам, её сильного характера и ядовитого языка все опасались.

Дядя Митя ходил всегда, и в будни, и в выходные дни, в одной и той же старой застиранной робе, ничего другого жена ему не приобретала, считая, что не стоит это «ничтожество» новой одежды, и так обойдётся. Лишь по большим семейным праздникам облачался он в старомодный костюм, который сохранился у него ещё со времён свадебного торжества. В той же серой робе приходил он и на работу, что удивляло его сослуживцев, ведь положение на работе у него к этому времени уже стало довольно высоким: он был главным механиком самого большого в городе предприятия – деревообрабатывающего комбината, или сокращенно ДОКа. Каждое утро приходил он на утреннюю планёрку в кабинет директора комбината и садился в своей затасканной рабочей одежде рядом с главным инженером и директором, которое были в своих непременных костюмах. Нередко на тех же планёрках присутствовали парторг и председатель месткома.

Как правило, в начале планёрки сидел дядя Митя, низко опустив голову, и молчал. Он не принимал участия в обсуждении производственных вопросов, ему нужно было время, чтобы оправиться и прийти в себя после семейной нервотрёпки. Сослуживцы догадывались обо всём происходящем в этой респектабельной учительской семье и старались его особенно не теребить. Город был маленький, что-то скрыть там было трудно, хотя Дмитрий никому о своей жизни не рассказывал и никогда не жаловался. Он не желал обсуждать свою жену с посторонними людьми. Лишь постепенно начинал дядя Митя оттаивать, прислушиваться к обсуждаемым вопросам и вникать в них, оживал, и тогда работа закипала. Надо сказать, что на предприятии его очень уважали и любили буквально все, начиная от директора и до последнего рабочего. Ценили как хорошего специалиста, отличного безотказного работника, видели в нём необычайно хорошего, редкого человека.

Приходя на работу, он чувствовал себя на высоте, здесь к нему относились по заслугам, ценили его за работу и за добрый, весёлый, отзывчивый характер. Особенно любили его рабочие, они ему доверяли безгранично, он вникал во все их проблемы и поддерживал во всём и всегда: когда надо, встанет рядом и поможет, и об условиях труда позаботится, и жилье, и путёвку для них выхлопочет. Но никогда не думал он о себе, как-то не умел и не любил дядя Митя жить для себя и заботиться о себе. Даже когда заболел тяжело и перенес серьёзную операцию на желудке, от путёвки в санаторий отказался. Как же он поедет, ведь нужно помогать жене, сыновьям (а их к этому времени стало уже двое) и старикам-родителям.

Но после работы возвращался Дмитрий домой и опять падал в ту же пропасть. Придёт усталый, но даже еду ему жена не спешит подавать и своей матери или сёстрам делать это запрещает. Вера всю жизнь его воспитывала, держала в чёрном теле, и её любимой присказкой была: «Не лезьте в нашу жизнь и не портите мне мужа!» Сама она работать перестала уже к пятидесяти годам, ушла на досрочную пенсию, объясняя это тем, что, дескать, «работа учителя слишком ответственная и нервная». Да и зачем ей было работать, ведь у мужа зарплата была хорошая. Держать своего мужа в ежовых рукавицах и в постоянно приниженном состоянии соответсвовало её характеру, доставляло ей удовольствие. Хоть и жила она теперь в основном на его зарплату, но добрее от этого не стала.

Дядя Митя стал всё больше пить, и только в алкогольном угаре становился он смелее и начинал выкрикивать ей свои обиды, даже угрожать покончить с собой. И опять его протест носил пассивный характер, он никогда не отвечал агрессией на её оскорбления, но угрожал вместо этого отнять у себя жизнь. Как будто просил Веруньку пожалеть его и перестать над ним измываться. А она лишь ещё больше насмехалась и ядовито комментировала: «Ишь, опять с верёвкой вокруг дома будет бегать!»