Однако ночью ничего не случилось. И днем тоже. Правда, гарью уже попахивало так, что и не слишком чуткий нос Петра Васильевича, испорченный московским постоянным смогом, сквозь который по ночам даже в самую ясную погоду на небе можно разглядеть разве что несколько самых крупных звезд, и тот почувствовал запах гари. Но тревожиться оснований не имелось. И день прошел, как и все предыдущие дни: дети купались и прятались от солнца под широким тентом, сооруженным Петром Васильевичем, звучала музыка из переносного приемника, время от времени игривый голос сообщал, где горит и сколько слоев мокрой марли должно закрывать нос и рот, чтобы не отравиться всякими вредными веществами, содержащимися в дыме. При этом взрослые то и дело с опаской поглядывали на широкую полосу осоки и крапивы, протянувшуюся вдоль речки. Но змеи, если они там еще оставались, не показывались, а лезть в осоку и проверять, что там и как, ни у кого желания не обнаружилось. О змеях только и говорили на деревне, вспоминая, когда и кого укусили, чем лечились и чем лечение заканчивалось. А Петру Васильевичу представлялось, что где-то там, среди осоки, сбился огромный черный клубок, наподобие волос Медузы Горгоны, из которого торчат оскаленные змеиные морды, и что клубок этот рано или поздно должен развернуться и совершить обратное движение к деревне. И прикидывал, как лучше поступить, имея в виду полученный опыт.