Читаем Жара полностью

– Нет, – призналась Алка, – я была слишком мала, к тому же считала это выдумкой взрослых в воспитательных целях.

Даже если бы она вспомнила, то вряд ли бы ей удалось постичь смысл происходящего. Память – категория субъективная и порой весьма ненадёжная. Опрос очевидцев одних и тех же событий способен выявить настолько противоречивые версии, что невольно усомнишься в их правдивости. С годами воспоминания частично выветриваются из головы, а сохранённые, преломляясь в призме сознания, трактуются каждым по-своему. Поэтому необычайно тяжело восстановить картину прошлого, даже когда свидетели ещё живы. Что уж говорить о более ранних этапах истории! Здесь есть где разгуляться фантазии. Ведь оспорить выдвинутых теорий и воззвать к совести за явную ложь больше некому – мёртвые стерпят всё…

Инга провела беспокойную ночь. Чуткий сон нарушали путаные сны, и отключиться она смогла лишь под утро. В итоге чуть не проспала. Спасибо мужу, шумно принимавшему душ, иначе ходить бы ей без диагноза. А так пришла даже раньше, проведя не менее получаса в нервном напряжении. Наконец последовало приглашение в кабинет. Предполагая наихудшее, пациентка робко присела на край стула, тем неожиданней для неё было услышать такое. «У Вас, милочка моя, все в порядке, – ласково произнес доктор, протирая бархатной тряпочкой запотевшие очки. – Принимайте курсом седативные препараты, соблюдайте режим дня, а через месяц – добро пожаловать ко мне для повторной консультации». Заметив её удивление, эскулап достал рентгеновские снимки и, для пущей важности водя по ним указкой, убедительно доказал, что анатомически все устроено правильно; затем, пожелав успеха в делах, позвал на приём следующего больного.

Инге ничего не оставалось, как только проститься и уйти. Она брела по коридору в глубокой прострации и размышляла: «Допустим, я не отличаюсь от остальных, но чем тогда объяснить инцидент на детской площадке? А колокольчики?.. Я же их видела своими глазами!» Целый сонм невнятных образов теснился в измученном мозгу, сея комплексы и расшатывая веру в собственную вменяемость. Вечером Инга описала мужу подробности визита в клинику, сообщив об тревожащих её опасениях. Иван отреагировал оптимистично: мол, нечего переживать зря, тем более сочинять себе болезни. «Тебе надо больше отдыхать, – добавил тот, – скоро станет прохладней и всё забудется, как кошмарный сон». Жаль, он не знал о снах наяву, а то не рассуждал бы так беспечно.

Глава 4

Осознание допустимого

Дни привычно сменяли ночи, близились выходные. В предвкушении встречи с детьми проблемы со здоровьем отступили на задний план, а когда из-за поворота показался дорогой сердцу пейзаж, то и вовсе позабылись. Добрые друзья – деревья, окружившие домик из бруса, приветливо шелестели листвой. В скворечнике трепетала жизнь, что подтверждалось громким щебетом и активными полетами скворцов-родителей. Вдруг откуда ни возьмись выскочила Дина и понеслась галопом вдоль обочины. Розовый язык, похожий на галстук, колыхался в такт движению. Её приняли на борт и, сидя в багажнике, она в благодарность исполнила песню, в которой как в зеркале отразилась вся её славная душа. Наверное, ни одно существо на свете не сравнится в проявлении восторга с собакой. Эти создания знают толк в преданности и людям есть чему поучиться у них в данном вопросе. А может, они для того и живут рядом с нами, чтобы напоминать о том, что мы теряем, пренебрегая истинным предназначением? Не тем, что позволяет преуспевать, возвышаясь над соплеменниками, а тем, что помогает нам быть отзывчивыми и бескорыстными. Сейчас эти качества в полной мере демонстрировал людям их четвероногий питомец.

Отец уже стоял в проёме калитки. Цветастые шорты, футболка свободного покроя – ни дать ни взять студент на каникулах. Насколько известно Инге, подобные вещи являлись принадлежностью мужниного гардероба и, приглядевшись внимательнее, она действительно узнала его одежду. Узнал её и владелец, который, подъехав ближе, с иронией бросил в открытое окно машины:

– Сергей Анатольевич, не жмет кольчужка-то?

– А, Иван, извини. Жена затеяла стирку, пришлось позаимствовать у тебя.

– Обращайтесь, если что, – донеслось в ответ.

Из-за дома выбежали дети, и закрутилась череда приветственных восклицаний, объятий и поцелуев. На газоне стоял накрытый стол, куда торжественно проследовало всё семейство от мала до велика. До вечера на участке не смолкал смех, слышались рассказы о днях, проведенных врозь. Эмоции переполняли, и каждый полагал за счастье разделить их с присутствующими. Инга не стала исключением, с готовностью поведав о том, что, по оценке врачей, её здоровью ничто не угрожает, а строение черепной коробки ничем не отличается от других. После прозвучавших слов над столом повисла тишина. Мария Викторовна, неловко закашлявшись, пробормотала: «Вот и ладненько, тебе положительно надо отдохнуть. Посему я предлагаю всем идти спать, утро вечера мудренее». Спорить никто не захотел, дети и так уже клевали носами.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Битва за Рим
Битва за Рим

«Битва за Рим» – второй из цикла романов Колин Маккалоу «Владыки Рима», впервые опубликованный в 1991 году (под названием «The Grass Crown»).Последние десятилетия существования Римской республики. Далеко за ее пределами чеканный шаг легионов Рима колеблет устои великих государств и повергает во прах их еще недавно могущественных правителей. Но и в границах самой Республики неспокойно: внутренние раздоры и восстания грозят подорвать политическую стабильность. Стареющий и больной Гай Марий, прославленный покоритель Германии и Нумидии, с нетерпением ожидает предсказанного многие годы назад беспримерного в истории Рима седьмого консульского срока. Марий готов ступать по головам, ведь заполучить вожделенный приз возможно, лишь обойдя беспринципных честолюбцев и интриганов новой формации. Но долгожданный триумф грозит конфронтацией с новым и едва ли не самым опасным соперником – пылающим жаждой власти Луцием Корнелием Суллой, некогда правой рукой Гая Мария.

Валерий Владимирович Атамашкин , Колин Маккалоу , Феликс Дан

Проза / Историческая проза / Проза о войне / Попаданцы
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века