Жара и пыль

Поздним утром миссис Кроуфорд и миссис Минниз пришли навестить Оливию. Они хотели ее подбодрить. Сказали, что в Сатипуре, где мистер Кроуфорд и Дуглас приняли все меры предосторожности, тревожиться не приходится. Здесь в самом деле господствовала бдительность; если бы только такие же меры были приняты в Хатме, где майор Минниз умолял Наваба и взывал к нему…

— Но в прошлом году было то же самое, — сказала миссис Минниз. — Артур его предупреждал, говорил ему не раз и не два… В результате двенадцать убитых и семьдесят пять раненых. Весь вещевой рынок был разгромлен, спустя неделю он еще дымился, я сама видела. Артур думает, что в этом году будет хуже.

— Это преступление, — с чувством сказала миссис Кроуфорд. — Он ведь с легкостью мог бы держать все в руках, если бы захотел…

— Наваб? — спросила Оливия. — Ну да, если б захотел!

— Не забывайте, что он мусульманин, — ответили ей.

— Да, но не такой. Не фанатик. Боже ты мой, — она даже засмеялась от этой мысли. Но лица ее собеседниц оставались мрачными. Она настаивала: — Он такой современный. Да ведь в этом отношении он почти как один из нас. Я хочу сказать, он вовсе не суеверен или узколоб, вовсе нет. Он совершенно раскрепощен.

— Вы и впрямь так считаете? — ровным голосом спросила миссис Кроуфорд.

— Ну конечно. Я же слышала, что он говорил о самосожжениях, прямо как англичанин. Он был возмущен, говорил, что это варварство.

— Конечно, говорил, ничего удивительного. Сати — индуистский обряд. Совсем другое дело, если б это был ислам. Совсем другое.

Оливия им не поверила. Нет, возражать или спорить с ними она не стала — в этом-то и была загвоздка, она никогда не могла ничего сказать, у нее права не было, ибо они знали об Индии все, а она ничего. Но Наваба она знала лучше их. Для них он всего лишь человек, с которым они иногда имели дело на официальном уровне — индийский правитель, но ей, ей он… да, друг. Настоящий друг.

Она думала, что ей станет лучше, когда они уйдут, но на самом деле ей все равно было очень тревожно. Это они виноваты, пришли, наговорили всяких ужасов, да еще о Навабе. Она беспокойно ходила по своей гостиной, нервно поправляя цветы в вазах (в это время года цвели только сильно пахнущий миндалем олеандр и жасмин, одурявший, как наркотик). Шуман никак ей не давался, и она захлопнула крышку пианино. Начала было писать Марсии, но та была в Париже, да и объяснить что-либо в письмах было невозможно.

Снаружи послышался шум подъехавшего автомобиля. Наваб! Ее сердце забилось неизвестным ей чувством. Оливия открыла дверь, ведущую на веранду, и увидела слуг; они сидели в кружок, сдвинув головы. При виде ее они быстро поднялись. Пыль мгновенно набилась в глаза, ноздри, между зубами и клубами ворвалась в комнату.

— Это я! — крикнул кто-то из машины. Это был Гарри, а не Наваб.

Он поспешил за ней внутрь, и дверь снова быстро закрыли. Но за эти несколько мгновений песок пустыни толстым слоем покрыл ее пианино и желтый шелк ее кресел.

— Вы один? — спросила она.

Гарри кивнул. Казалось, он был очень доволен тем, что приехал, и сидел, откинув назад голову и прикрыв глаза.

— Я должен был приехать, — сказал он. — Уж очень стало…

Он замолчал, когда вошли двое слуг. Они принялись рьяно выбивать мебель. Гарри и Оливия молчали, дожидаясь, пока слуги уйдут. К тому времени Гарри вроде передумал продолжать начатую фразу и принял легкомысленный тон:

— Я просто зажарился, мне нужен был Оазис.

— Что происходит в Хатме? — Он не ответил и снова прикрыл глаза. Она продолжала: — Я слышала, там какие-то беспорядки? В чем дело? Ну, говорите же! Вы обязаны мне рассказать!

Помолчав, он ответил с видимым раздражением:

— Откуда мне знать? Я же во дворце живу, а там ничего подобного не происходит.

— Чего подобного?

— Откуда мне знать, — повторил он. — Я у себя в комнате просидел весь вчерашний день и все сегодняшнее утро. Чем еще заняться в такую убийственную, чудовищную жару? Вы за окно смотрели? Видели, что творится? Стоит этим песчаным бурям начаться, и не видно им ни конца, ни края. Неудивительно, что все с ума посходили, — он надолго замолчал, словно боясь сказать лишнее, но вскоре снова заговорил, и очень быстро: — Я и сам чуть не помешался. Сидя взаперти и думая обо всем, что происходит. Не спрашивайте, что именно! Я не знаю. В прошлом году было то же самое, и в позапрошлом. Но теперь, слава Богу, мне было куда уйти. Когда я попросил автомобиль, он сказал: «Конечно-конечно, дружище». Хотя он был занят по горло, он все равно нашел для меня время и обо всем подумал. Даже шоферу объяснил, как лучше ехать, чтобы ни с кем не столкнуться. Мы и не столкнулись. С базара только какие-то крики доносились, но это ведь могло быть что угодно. Когда я спросил его, безопасно ли ехать на машине, он сказал: «Это на моей-то машине?» Он подумал, что я здорово пошутил. Оливия, сыграйте что-нибудь. Что хотите.