За весь день хождения по городу на высоченных каблуках ноги у Оливы уже прямо-таки отламывались. Однако ей здесь всё так было интересно и необычно, что она с радостью согласилась пойти с Даниилом, куда он только захочет. Ламповый завод этот, вернее, заброшенное кирпичное двухэтажное здание, которое когда-то было ламповым заводом, стояло в полукилометре от железнодорожного вокзала, и Даниил вёл Оливу по шпалам рельс, обнимая её за талию.
— Осталось не очень много, — подбадривал он её, — Хотя до лампового завода нам ещё пилить и пилить.
Олива шла как по острым ножам. Ноги просто отламывались, и она изо всех сил держалась, чтобы не рухнуть, потому что знала: если она сейчас упадёт, то уже не встанет.
— Ну чё, может всё-таки назад пойдём? — спросил Даниил.
Они вышли на пустырь. Перед ними расстилалась пустыня Сахара, кое-где виднелись оазисы. Там за пустырём виднелось заброшенное здание лампового завода.
— Ну, так как?
— Давай сделаем так, — сказала Олива, лукаво глядя на своего спутника, — Как ты сам скажешь, так оно и будет.
— Я предоставляю выбор тебе.
— Главное слово за тобой…
Даниил задумался. Было видно, что в нём происходила какая-то внутренняя борьба.
— Ну, значит, пойдём, — решился он.
— Пойдём!
И они пошли по песку к ламповому заводу. Медленно, но верно достигали они своей цели, утопая в зыбучих песках Сахары. Но вот, наконец, дошли до здания, стали подниматься по лестнице.
— Так, ты иди около стенки, а то щас кувырнёшься туда вниз, потом твоих костей не соберёшь.
— Какой ты заботливый, — усмехнулась Олива.
— Кажется, во мне просыпается совесть…
Наконец, Олива и Даниил выбрались на крышу. Солнце уже садилось за горизонт, освещая вдали уходящий в сумерки город. Один из самых счастливых дней в жизни Оливы тихо догорал в лучах заката. Даниил сидел рядом с ней, смотрел на неё, улыбался.
— Видишь, какая тут романтика. Тебе нравится? — спросил он.
— Очень…
— Да… Человека забыть нельзя…
— Ты меня никогда не забудешь?
— Никогда не забуду.
— Я тоже никогда тебя не забуду.
— А что ты будешь делать с бананом?
— Я привезу его домой как вещественное доказательство. А то мне никто не поверит, что я здесь была.
— У тебя ноги дрожат.
— А у тебя руки дрожат.
— Это потому, что я монитор нёс.
Олива отколола заколку, и густые рыжие волосы её копной упали ей на плечи. Даниил посмотрел на неё, и отметил, что за один только день, проведённый с ним, Олива преобразилась до неузнаваемости.
Куда только подевалась та страшненькая замухрышка с некрасивым, каким-то загруженным лицом? Куда подевались её грубые черты лица, её затравленный взгляд исподлобья? Теперь на месте недавнего огородного пугала рядом с ним сидела красивая, обаятельная девушка. Конечно, аляповатая кофта на ней осталась та же самая, остались те же дешёвые серьги-стекляшки в пол-лица, те же неухоженные как солома, непрокрашенные волосы с чёрными корнями величиной с ладонь и обесцвеченными перекисью водорода концами, остался тот же неумелый макияж, те же пятна пудры на лице, та же тушь, слипшаяся на ресницах комками, но Даниил уже ничего этого не замечал. Всё это было ничто в сравнении с внутренней переменой Оливы, с её вдруг пробудившейся уверенностью в себе, с её улыбкой, каким-то чудом преобразившей всё её лицо.
Даниил сидел рядом с ней и старался дать себе ясный отчёт в том, что происходит. Быть может, он просто привык к ней за весь сегодняшний день, и уже не замечает её недостатков? Или, может быть, лучи заходящего солнца придали золотой блеск её соломенным волосам, а надвигающаяся тень ночных сумерек, упав на её лицо, сделала его меньше, нежнее, утончённее, за счёт чего серые невыразительные глаза её стали, наоборот, больше и выразительнее, и в них появился какой-то особый мерцающий блеск?
— Интересно, в какой стороне Москва? Может быть, вон там? — Олива показала рукой на излучину реки справа от города, окутанной розовой дымкой вечернего тумана.
— Москва, по идее, находится на юге, а река на западе. Значит, она там, — Даниил кивнул головой в сторону ж/д.
Между тем, солнце уже наполовину опустилось в реку, и город погрузился в сумерки. Откуда-то снизу, со стороны частных секторов, ветерок донёс еле слышные мотивы песни Simple Red — Sunrise, словно воздушный херувим тихонько перебирал струны на невидимой арфе.
Олива восторженно посмотрела на Даниила и придвинулась к нему поближе. И тут только он, наконец, понял, в чём дело.
«Влюбилась! — пронеслось в его голове, — Она в меня влюбилась. Так. Это уже слишком, для первого раза…»
И, как только он это понял, всё очарование Оливы тут же куда-то испарилось. Даниил уже не видел ни блеска в её глазах, ни её красоты, светящейся откуда-то изнутри. Теперь её багряно-рыжие волосы снова превратились в тусклую солому, улыбка на её лице стала казаться ему робкой и заискивающей, глаза снова потускнели и весь вид Оливы, утратив в глазах Даниила свою прелесть, стал теперь как-то проще, темнее. Ему, конечно, польстило, что Олива в него влюбилась, но Даниил всё-таки хотел чего-то иного, необычного, а тут всё было так понятно…