Жара в Архангельске-1

Так начинала я тебе письмо, сидя на паре и притворяясь, будто записываю лекции. Останавливалась, смотрела в окно. Хмурый осенний вид с пятого этажа главного корпуса, серые блочные дома, бензоколонка, поток машин по улице Волгина, светофор на перекрёстке… Аудитория окнами на север. Там, на севере, далеко-далеко, за этими домами, дорогами, шпалами да рельсами, есть такие же дома, машины, люди… и среди них — ты…

Какое мне дело до того, что бубнит препод у доски, что мне за дело до тех, кто сидит со мной рядом, ведь их мысли не схожи с моими… Я хочу к тебе… Я хочу обнять тебя, прижаться к тебе… Но ты так далеко…

«Знаешь, у меня вчера был тяжёлый день. Я даже пообедать не смогла домой вырваться. И сегодня так не хотелось утром вставать! Но я вспомнила, что скоро, через три месяца, я увижу тебя, и так радостно мне вдруг стало, что сон как рукой сняло. Не поверишь, я в метро ехала стоя, зажатая со всех сторон массой людей, и я была счастлива, я улыбалась им. Я вдруг осознала, что люблю этот мир, потому что в нём есть ты…»

Звонок. Перемена. Грохот отодвигаемых стульев, оживлённый гул голосов. «Пошли покурим?» «Эй, вы идёте?» «Пошли вниз, у меня сигареты в куртке остались» и т. д. и т. п.

А я не ухожу. Я рада, что аудитория опустела на десять минут. Так легче будет сосредоточиться…

«Любимый мой, как ты там, без меня? Всё ли у тебя хорошо? Не грусти, я скоро приеду к тебе. Я приеду, и мы опять полезем на крышу лампового завода, как тогда летом, помнишь? Помнишь, как хорошо было тогда, какой был закат, а внизу, в розовой дымке расстилалась река, и мы ещё гадали, в какой стороне Москва… Я всё помню. Ты только верь, я приеду к тебе, и мы будем самыми счастливыми. Три месяца — октябрь, ноябрь, декабрь. Девяносто дней. Через девяносто дней всё будет, ты только верь, и не забывай меня. Я же помню о тебе каждый час, каждую минуту…»

Снова звонок. Следующая пара. Семинар. Я быстро дописываю письмо.

«Любимый, я буду заканчивать. Я не говорю „Прощай“, я говорю „До свидания“, ибо мы скоро увидимся.

Счастливо…»

Вот оно, это письмо. Вот они, мои каракули шариковой ручкой на тетрадном листке. Я порву их и выброшу в ведро. Потому что теперь всё рухнуло, рассыпалось, как карточный домик. Просто теперь я увидела твоё настоящее лицо. И мне уже нечего терять, поэтому мой последний пост о тебе я пишу без страха и робости. Я пишу его, потому что не люблю недосказанности, и лучше я выскажу всё сейчас, прежде чем поставить точку на всём этом и перевернуть страницу, чтобы потом эта недосказанность не мучила меня.

Хотя зачем я объясняюсь перед тобой — ты ведь и так всё про всех знаешь. Ты, наверное, считаешь, что ты один такой — редкий, необыкновенный, единственный в своём экземпляре, а все остальные — примитивные одноклеточные. И, скорее всего, то, что я пишу, не заставит тебя задуматься, не отзовётся в твоей душе, не затронет твоего сердца. Но, знаешь, я не буду с пеной у рта доказывать, как ты заблуждаешься. Когда ты повзрослеешь, ты поймёшь это сам…

Знаешь, а я ведь действительно думала, что ты хороший человек, хороший и добрый. Я верила в то, что сердце у тебя не каменное, что ты сможешь любить и не делать больно близким людям. Но, видимо, я ошиблась… Прости. Может быть, тут моя вина в том, что я неправильно себя с тобой поставила, и поведи я себя иначе, может быть, всё было бы по-другому. Но получилось так, как получилось. Быть может, оно и к лучшему, и я благодарю провидение, что всё кончилось относительно благополучно, и я не успела ещё в своей жизни наломать дров с тобой. Ты там можешь как угодно это воспринимать, но, знаешь, я разочаровалась в тебе. Ведь я действительно считала, что ты Человек, из плоти и крови. Но я ошибалась…

— Даниил, иди скорей сюда, а то остынет! — крикнула Никки из кухни.

Он даже не ответил. Никки вошла в комнату и осеклась. Даниил сидел перед монитором как зомби, уставившись в одну точку. Он был бледен.

— Даниил… — Никки подошла к нему и обняла за плечи.

Он нервно дёрнулся.

— Чего тебе?

— Остынет же…

— Иди, я потом подойду.

— Когда потом?

— Иди, Никки, иди, пожалуйста…

Она заглянула в монитор через его плечо. Знакомое чёрно-серое оформление Оливиного ЖЖ резануло её по глазам. Никки ничего больше не стала говорить. Просто молча развернулась и вышла из комнаты. А Даниил, даже не обернувшись, продолжал читать…

«Знаешь, а ведь страшное чувство такое — ещё вчера человек был тебе так дорог, что ты готов был лучшего друга убить из-за него, ты готов был морду начистить любому, кто скажет о нём хоть одно плохое слово. Но проходит час… да какой там час — пять минут, и ты узнаёшь такое, от чего всё внутри обрывается, и ты чувствуешь, что вот он, конец. Конец той пряжи, именуемой жизнью…

И даже тогда, когда в эти пять минут обрушивается горная лавина — даже тогда ты не веришь до конца, что это так. Ты кричишь: „Нет! Это ложь!!! Это абсурд, этого не может быть!“ Потом — шок, и когда до тебя доходит смысл всего, ты растерян, подавлен: „Но что же теперь… Что же делать… Как жить дальше…“ И в эти пять минут ты становишься старше на пять лет…