Жара в Архангельске-1

Олива задумчиво перебирала его волосы. Даниил принялся целовать ей руки. Несколько секунд прошло в молчании.

— Олива, я счастлив… Кажется, я сошёл с ума…

Он и впрямь походил на сумасшедшего. Взгляд у него был, как у помешанного. Вероятно, духи с феромонами так на него подействовали.

— Ты знаешь, я всемогущ. Но мои сверхспособности удесятеряются, когда рядом моя любовь! Моя Олива!

— Твоя, твоя, чья ж ещё, — она обняла его. Он притянул её к себе и вновь принялся жадно целовать ей руки.

Олива была на седьмом небе от счастья. И сейчас, глядя на его тонкие, красивые губы, правильные, почти аристократические черты лица, томный взгляд больших, почти круглых зелёных глаз, встрёпанные светло-русые волосы, ей захотелось сжать ему руки до боли, схватить за волосы, опрокинуть, впиться ему в губы страстным поцелуем… Кровь застучала у неё в висках, она еле держала себя в руках.

— Что мне делать, что?! — сдавленно спросила Олива, сжимая ему кисти рук.

— Ты можешь делать всё, что хочешь.

— Можно, да? — и, не дожидаясь ответа, резко и грубо повалила его на диван и принялась целовать со всей своей страстью и пылом. Большего наслаждения она ещё ни разу в жизни не испытывала.

Внезапно в прихожей грохнула железная дверь. Олива резко вскочила, поправляя причёску. Через секунду дверь комнаты открылась и на пороге появилась мать Даниила.

— Даня, ты кушал? — был первый её вопрос.

Этот, казалось бы, простой и обыкновенный вопрос матери к своему сыну, показался Оливе ужасно пошлым и оскорбительным для её любви к нему. «Тоже, нашла время, старая кикимора, — с досадой подумала Олива, — Небось носится-то с ним как курица с яйцом…»

— Что это ты на своей шубе бирки до сих пор не оторвала? — вдруг громко спросила мать Даниила, обращаясь к Оливе, — Поди оторви, а то ведь все заметят!

Олива так и остолбенела: какие ещё бирки? Подошла к шубе, видит — и правда, оттуда пластмассовые фигни торчат. По своей вечной рассеянности она забыла их оторвать.

Девушка вспыхнула до корней волос, но ничего не сказала. Злоба к матери Даниила у неё возникла почти сразу — нет, чтоб тихо на ухо сказать, если что не так — нет, обязательно вещать на всю ивановскую. Но это были ещё цветочки…

— Коновалов твой пришёл, — сказала мать, обращаясь к Даниилу.

— Пусть зайдёт, — сказал он, и на пороге тут же появился Сантифик с гроздью бананов.

— Лис! — ахнула Олива, вскакивая ему навстречу, — А я тебе писала из поезда… Что ж ты мне не ответил?

— Когда писала? Я ничего не получал, — ответил Лис.

— Ну как же, я на мегафон тебе писала.

— У меня теперь билайн, а не мегафон. Поэтому, наверное, и не доставилось.

— Ой, я есть хочу, умираю, — Олива взяла у Лиса бананы и тут же стала поглощать их с завидным аппетитом, — Два дня в дороге ничего не ела…

— Ну что ж ты их немытыми-то ешь, господи! — мать Даниила аж перекосилась от отвращения, — Тебя твоя мама не научила, что фрукты надо мыть перед едой? И руки тоже, кстати говоря…

Олива даже подавилась бананом. Она исподлобья, как затравленный зверёк, взглянула на ненавистную ей женщину.

— Вот Никуша приходила до этого — какая хорошая девочка! — продолжала мать Даниила, — Уж такая вежливая, такая воспитанная! Сразу видно — девочка из хорошей семьи…

А вот это уже было слишком. Олива, едва сдерживая слёзы, молча прошла в прихожую и стала одеваться.

— Мам, ну зачем ты так? Ну кто тебя просил это говорить! — с упрёком сказал Даниил, — Оля, подожди!

Олива стояла, повернувшись спиной к Даниилу, и никак не могла попасть ногой в сапог. Даниил обнял её за плечи и поцеловал в голову.

— Не расстраивайся, пожалуйста. Мама не имела в виду ничего плохого…

— Ну да, — всхлипнула Олива и не могла дальше говорить — слёзы подступали к горлу.

— Пойдём, пойдём, не надо плакать, — он помог ей надеть дублёнку, и они втроём, включая Сантифика, вышли на улицу и отправились к Денису.

Гл. 24. Верблюд

Ден оказался дома. Прихватив его с собой, ребята все вчетвером пошли гулять по городу. Олива, склонная молниеносно менять настроение, быстро переходя от плача к смеху, от ворчания к шуткам, уже забыла то унижение, которому подверглась десять минут назад, и в красках расписывала Денису свои приключения в дороге.

— Ты с ума сошла, — ахнул Денис, узнав про то, как она пряталась от гопников в поезде, — Как же ты решилась поехать по такому опасному пути?

— Любовь всё преодолевает, — не без гордости ответила Олива, прижимаясь к Даниилу.

Денис недоуменно глянул на приятеля — тот шёл, что называется, подняв морду чемоданом, и прямо-таки надувался от гордости за то, что девушка ради него подвергала свою жизнь опасности.

Между тем, ребята пришли к ёлке на главной площади города. Возле ёлки, помимо толпящегося народа, ледяных фигур и лошадок пони, стоял, покрытый сосульками, небольшой двугорбый верблюд.

— А вот и верблюд — главная достопримечательность нашего города! — объявил Сантифик.

— Верблюд?! — удивилась Олива, — Как же он не замёрз ещё в вашем климате?! Это же теплолюбивое животное…