Жара в Архангельске-2

— Потому что речь сейчас не обо мне, — сказала Олива, — Да, с Ириской у меня плохие отношения, но дело совсем не в этом, а в том, что если ты так поступил с ней, то где гарантия, что ты точно так же не поступишь и со мной?

— Да как я с ней поступил-то? Я ей ничего не обещал. И я её не любил…

— А Дикую Кошку?

— С ней меня связывал только секс. Ничего более. С тобой у меня всё совсем иначе.

— Кстати, ты знаешь, Дикая Кошка вышла замуж и родила ребёнка…

— Я знаю, — ответил Салтыков.

— Откуда?

— Ну это ж тебе не Москва… Тут все всё про всех знают.

— Кстати, о Москве, — вздохнула Олива, — Завтра мне надо уезжать. Ты же знаешь, в понедельник заканчивается мой отпуск…

— Как я не хочу тебя отпускать, — Салтыков с силой прижал Оливу к себе, — И зачем ты работаешь? Моих заработков вполне бы хватило на нас двоих…

— Ну а что делать… Пока так приходится…

— Ничего, мелкий. Ничего. Зимой мы поженимся с тобой в Питере, и ты переедешь сюда, мы будем жить с тобой в отдельной квартире… Знаешь, я беру на себя проектирование магазина в Няндоме — этот проект стоит около миллиона рублей. Три таких халтуры — и квартира в новом доме наша!

— Не говори «гоп» пока не перепрыгнешь, — осадила его Олива, — Я не люблю когда ты так хвастаешься. Извини, но когда ты начинаешь вот так заносить хвост, у меня возникает сильное желание треснуть тебя по балде чем-нибудь тяжёлым.

— Ну, мелкий, должен же хоть кто-то время от времени с меня спесь сбивать!

— О да! Уж чего-чего, а спеси у тебя хватает…

Олива закашлялась.

— Мелкий, мелкий… — встревоженно произнёс Салтыков.

— Да брось, ты вон всю ночь тоже кашлял.

— Ну у меня это обычный кашель курильщика. А ты-то чего?

— Да так, это ещё ладно, весной хуже было, — сказала Олива, — Мне тогда в поликлинике направление на анализы ещё зачем-то дали в тубдиспансер…

— И что сказали?

— Да ничего особенного. Ты же знаешь, врачи никогда ничего толком не говорят, только навыписывали таблеток каких-то и всё…

— Да здравствует отечественная медицина, блядь, — проворчал Салтыков себе под нос, — Пойдём, мелкий, в комнату, а то тебе, наверное, нездорово находиться ночью на балконе.

Он взял её на руки. Олива обняла его за шею.

— Знаешь, — шёпотом сказала она, — У меня из головы не выходит этот покойник. Какая ужасная смерть…

— Не думай об этом, мелкий, — попросил Салтыков.

— Я бы рада была не думать, но он мне везде мерещится, — Олива закрыла глаза, — Да, вот до сих пор в глазах стоит эта картина, как его из лифта на покрывале выносят… Это что же, он здесь лежал столько дней, и никто не знал об этом…

— Не надо, мелкий, мне самому страшно…

Они вернулись в комнату, устроились в кресле. Денис и Гладиатор, развернувшись друг к другу жопами, мирно спали на постели.

— Глянь: у нас в постели спит двуглавый орёл, — сказала Олива. Салтыков фыркнул.

— Даа, и из-за этого двуглавого орла мы вынуждены ютиться в кресле…

— Да ну, брось, — осадила его Олива, — Пусть спят. Нам ведь и так с тобой хорошо…

Салтыков принялся ласкать её в кресле. И тут Олива почувствовала неотвратимое влечение к нему…

— А ну, отдай одеяло!!! — пробурчал во сне Гладиатор. Салтыков и Олива аж вздрогнули от неожиданности.

— Йопт, проснулись…

— Не, не… Дрыхнут.

— Точно? Ты уверен в этом?

— Мелкий, разве я был в чём-нибудь не уверен? Глянь: спят как суслики.

— А, ну тогда можно продолжать.

Олива уснула, свернувшись в кресле. Ей-то много площади не надо было, она была маленькая — не зря же Салтыков назвал её мелким. А вот Салтыков там себе все бока нахер отломал. Всю ночь, бедный, не спал, да ещё в шесть утра Гладиатор проснулся и стал собираться на работу. Салтыков ушёл курить на балкон, а Олива лежала с закрытыми глазами, но уже не спала. И она почувствовала, как Гладиатор, собравшись, подошёл к креслу, где она лежала, и простоял над ней молча минуты три. Лишь когда с балкона вернулся Салтыков, Гладиатор разбудил Дениса и ушёл на работу вместе с ним.

Гл. 20. У памятника Ленину

Олива и Салтыков сидели у пьедестала памятника Ленину, прижавшись друг к другу спинами. Гранит, нагретый солнцем, был тёплый, почти горячий. Олива блаженно полулежала, опершись на Салтыкова и смотрела в небо, туда, где пропадал шпиль высотки — самого высокого в Архангельске здания…

— Век бы лежала тут и не вставала, — мечтательно произнесла она. Салтыков утомлённо прикрыл глаза.

— Бедный мой, ты опять сегодня не выспался, — Олива поцеловала его в лоб.

— Да, меня реально вырубает… — произнёс он, — И сигареты как назло закончились. Схожу пока до ларька за сигаретами, ладно? Я мигом, — и, поцеловав Оливу в середину губ, пошёл в направлении Троицкого проспекта.

Олива, оставшись одна, как кошка разлеглась на горячем граните памятника. Ей было хорошо, она смотрела на небо, на шпиль высотки и не думала в этот момент ни о чём…

— Здравствуй, — произнёс над ней чей-то до боли знакомый голос.