Жара в Архангельске-2

— Это Анькин подарок, — объяснил Салтыков.

— Ну всё, трындец тебе, — смеясь, сказала Олива, — Только что Анька пообещала убить того, кто подарит ей мышь или крысу.

— Ты пока не говори ей, — шутливо произнёс Салтыков, — Должен же я дожить хотя бы до Нового года!

— Эх ты, — невольно вырвалось у Оливы, — Знаешь, мне иногда кажется, что ты всё делаешь специально, назло… — в голосе её появилось раздражение, — Вот, крысу зачем-то купил… Вместо того, чтобы Аньке помочь сблизиться с Димкой…

— А чем я ей мог помочь? Какая-то ты странная!

— Если б захотел, мог бы. Ты же друг Димки…

— И что? — завёлся Салтыков, — Знаешь что, не говори глупостей. И вообще, почему я должен решать чужие проблемы?

— Конечно! Тебе плевать на всех, кроме себя! Ты — эгоист, и думаешь только о себе!!!

— Да пошла ты на хер! Достала!

Олива онемела как от пощёчины. Неизвестно, чем бы закончилась эта её перепалка с Салтыковым, если бы в дверях вовремя не появилась Аня.

— Из-за чего вы ругаетесь? — спросила она.

— Так, ерунда, — улыбнулся вмиг остывший от гнева Салтыков, — Правда, мелкий? — произнёс он, целуя Оливу в губы, — Не из-за чего нам ссориться. Пойдёмте лучше, откроем шампанское и проводим старый год…

Гл. 29. Золотой кулон

В комнате было темно. Аня, Салтыков и Хром Вайт лежали в кровати, Олива сидела в кресле и ела чипсы. До Нового года оставалось часа три, не меньше. Делать было нечего, и чтобы хоть как-то скоротать этот томительно-пустой предновогодний вечер, парни открыли шампанское.

— Ну что, проводим старый год?

— Выпьем за город-герой Москву!

Выпили. Налили ещё. Выпили за город-герой Питер.

— Теперь за что выпьем? — спросила захмелевшая Аня.

— За Архангельск ещё не пили, — сказала Олива.

— Да ну, за Архангельск! — отмахнулся Салтыков, — Выпьем лучше за пузырики!

— За пузырики уже пили, — подал голос Хром Вайт.

— Так ещё выпьем! Наливай!

Ещё по одной шарахнули. Потом ещё. Так и высосали от нечего делать две бутылки шампанского.

Короче говоря, когда подошли гости, Аня уже дошла до такой кондиции, что валялась как бревно на кровати и лыка не вязала. Олива выпила гораздо меньше остальных, но тоже, глядя на Аньку, раздурилась. Девчонки валялись в постели в одних ночнушках, бесстыдно задирая ноги. Сверху на них легли Хром Вайт, Салтыков, Кузька. Гости приходили и, видя кишашую как муравейник постель, или чинно садились за стол, или сами присоединялись к этой куче-мале.

— Видел бы меня сейчас Димка, — произнесла Аня заплетающимся языком, — Впервые я так нажралась, я просто нажралась в говно!..

— Хром! Включай дебиллятор, — распорядился Салтыков, — Щас начнётся речь дядьки Пукина.

— А чё такое дебиллятор? — подала голос Аня.

— Телик по-ихнему, — пояснила Олива, — Дебиллятор от слова дебил. Смотрят его — и дебилами становятся…

— Однако речь-то дядьки Пукина уже началась, — Павля посмотрел на часы, — Пора открывать шампань.

До Нового года оставалось две минуты. Когда включили дебиллятор, «дядька Пукин» уже заканчивал свою речь. Все кинулись открывать шампанское.

— Пацаны, у кого штопор?

— Да так открывай!

— Стрельнёт!

— Возьми полотенце…

— Несите пластиковые стаканы!

— Десять штук… А нас сколько?

— Одиннадцать… Одному не хватит…

— Мелкому не наливайте! — крикнул Салтыков.

И тут забили куранты. Хром открыл бутылку шампанского. Пробка как ракета вылетела из бутылки и угодила прямо в глаз Оливе. Глаз, к счастью, не пострадал, а вот шампанское, хлынувшее пеной из бутылки, пролилось на пол.

«Плохая примета, — подумала Олива, — Не к добру это всё…»

Куранты пробили двенадцать раз, на экране показалась Кремлёвская стена, и зазвучали торжественные аккорды гимна Российской Федерации.

«А ведь я даже желание не успела загадать… — промелькнуло в голове у Оливы, — Ну и ладно. Всё равно не сбудется…»

— Ура! Уррааа!!! — кричали все, особенно Салтыков, — С Новым Годом!!!

Что-то сжало сердце Оливы. На торжественной ноте утих гимн; только трёхцветный флаг Российской Федерации безмолвно трепетал в ночном небе над пустынной Кремлёвской стеной. Олива вспомнила, как полгода назад стояла там с Салтыковым в ту сумасшедшую московскую ночь, когда он в доказательство своей любви к ней прыгал с Каменного моста.

— Хочешь быть первой леди страны? — спрашивал он тогда Оливу, держа её в своих объятиях, как в железных тисках, — Хочешь или нет?

— Хочу… — растерянно отвечала она.

— Значит, будешь, когда я стану Президентом.

А Олива стояла у Мавзолея, бледная, растерянная, как зверёк, попавший в ловушку. Она скрещивала руки на груди, пыталась отстраниться, а Салтыков нависал над ней тогда, как страшное, неотвратимое бедствие…

«Не будет этого. Теперь уже не будет, — промелькнуло в голове у Оливы, когда народ из-за стола повалил зачем-то в соседнюю комнату, — Господи, да мне не нужно это тщеславие, власть над страной, быть первой леди — всё это глупости! Я хочу только любви и тихого, семейного счастья…»

— Анго! Выпьем на брудершафт! — провозгласил Салтыков.