Жара в Архангельске-2

— Чёрт! Моя сумка осталась в той комнате, — чертыхнулась она, — Ань, если тебе не трудно, принеси мне оттуда сумку, она в кресле лежит. Я не хочу щас видеть Салтыкова, сама понимаешь…

Аня, что-то ворча себе под нос, поднялась с постели и проследовала в ту комнату, где спал Салтыков, и находилась сумка Оливы. Удушливый запах сигаретного дыма шибанул Ане в нос, как только она вошла в комнату. Салтыков лежал на диване, но уже не спал.

— Анго! — шёпотом позвал он её.

Аня молча взяла с кресла сумку Оливы и, проходя мимо дивана, на котором лежал Салтыков, собиралась было покинуть комнату, как Салтыков поймал её за руку.

— Чего тебе?

— Останься… — шёпотом попросил Салтыков.

— Зачем?

— Не уезжай сейчас…

— Я бы с радостью, — вздохнула Аня, — Но Олива категорически настаивает на отъезде.

— Она пусть едет, — сказал Салтыков, — А ты останься.

Аня колебалась. Ей не хотелось сейчас уезжать из Архангельска. Во-первых, ей было страшно отправляться в дорогу после своего сна — Аня была очень суеверной. Во-вторых, из-за Димы — хотя, конечно, его поведение по отношению к ней было более чем странно, но вдруг?.. А если не получится с Димой, то…

— Ань, иди сюда! — крикнула Олива из коридора.

Аня выдернула свою руку из рук Салтыкова и, не оглядываясь, быстро вышла из комнаты.

— Позвони Хрому, скажи, чтобы он пришёл, помог нам с тобой дотащить вещи до вокзала, — велела ей Олива.

Аня позвонила Хрому, объявила чрезвычайную ситуацию. Хром сказал, что будет через двадцать минут. Вещи свои Олива уже собрала, и уже одетая сидела возле чемоданов и ждала Аню, которая как назло долго копалась и выводила её этим из себя.

«Всё теперь кончено, всё, всё… — думала Олива, сидя у чемоданов, — Теперь куда? В Москву? В Москву… Что я там забыла? Кто меня там ждёт? Никто… Вот тебе и вся любовь…»

Салтыков же маялся в своей комнате. Ему было муторно на душе — он, конечно, ожидал такого результата, и даже хотел, чтобы Олива уехала и развязала ему руки — тогда он мог, наконец, вздохнуть с облегчением, позвать приятелей бухать или же забуриться к Ленке и снять у неё напряжение, но наряду с ощущением сваленной с плеч горы Салтыкова засосали под ложечкой муки наконец-то проснувшейся совести.

«Нехорошо получилось… — думал он, куря сигарету возле окна, — Нехорошо…»

Он вышел из комнаты, послонялся по коридору и, тяжело вздохнув, направился в спальню девушек.

Аня, сидя на корточках, не спеша доставала из тумбочки свои тюбики и флаконы с гелями и кремами. Олива же сидела, ссутулившись, в шерстяном свитере и джинсах на краешке постели; у её ног лежал уже собранный синий матерчатый чемодан. Даже не оглянувшись на Салтыкова, она продолжала сидеть с сутулой спиной и, уронив голову на руки, тихо шмыгала носом.

Салтыков молча присел рядом с Оливой. Она не пошевелилась, только чаще зашмыгала носом и сильнее завздрагивала её спина. Эх, мелкий, мелкий, подумал Салтыков. Где ты, та Олива, что была год назад, когда мы познакомились вживую — весёлая, задорная, симпатичная? Где ты, Олива, что распевала Майклу летом серенады во дворе, сидя на самой верхотуре детской лесенки во всём белом, смуглая, с копной чёрно-рыжих волос, смелая и отчаянная? Где ты, красивая стерва с чёртиками в глазах, за одну улыбку которой я готов был полцарства отдать с Кремлём впридачу, я, который ничего так не боится, как высоты, прыгал в Москву-реку с Каменного моста? Теперь перед ним сидело, сгорбившись, и плакало что-то сырое, жалкое и некрасивое. Салтыков, пытаясь возбудить в себе жалость к ней, погладил её по спине, откинул с её лица мокрые пряди волос, но не почувствовал ничего, кроме гадливости — ему были противны и эти скользкие пряди волос, перепачканные соплями, и эта сгорбленная спина, и это опухшее от слёз красное лицо с сопливым носом и безобразно кривящимся от рыданий мокрым ртом.

«В сущности, я ведь не люблю её!» — пронеслось в его голове.

Олива кожей почувствовала, что противна ему, что его жалость к ней ничего уже не изменит в их отношениях. Она сбросила с себя руку Салтыкова и ушла в другую комнату.

Раздался звонок в дверь. Олива кинулась открывать — на пороге стоял Хром Вайт.

— Что случилось, Оль?

После отношения Салтыкова, холодного и жестокого, полный сочувствия взгляд больших серых глаз Хром Вайта, такой незамысловатый, но полный искреннего участия и тепла вопрос «Что случилось, Оль?» защемил сердце Оливы. Она бросилась в объятия Хрома и, уткнувшись лицом в его грудь, зарыдала как ребёнок.

Салтыков молча принёс чемоданы и, отдав их Хрому, так же, не говоря ни слова, закрыл за ними дверь. Хром Вайт взял чемоданы и вместе с Оливой и Аней спустился вниз на лифте.

Олива, не переставая громко рыдать на весь подъезд, даже не заметила, как вошли Кузька с Тассадаром. Столкнувшись в дверях с нагруженным чемоданами Хромом и обеими девушками парни недоуменно остановились.

— Девчонки?.. — растерянно спросил Кузька, — Что такое?.. Почему она плачет? Хром, ты чего это чемоданы тащишь? Вас что, выгнали?..

— Почти, — невесело усмехнулась Аня, — Салтыков расторг помолвку и, грубо говоря, выставил её за дверь пинком под зад.