Жара в Архангельске-2

«Однако куда же мне деваться теперь? Домой?.. Нет, это невозможно… — думала она, глядя перед собой всё тем же безжизненным взором, — Щас родители насядут, спрашивать начнут — Ну что, как? Поступила или нет?.. Как им это объяснять — не соврёшь же… А как узнают — развопятся, папаша начнёт дисками швыряться, как тогда… К Звонарёвой разве?.. Ну уж нет — она-то вон поступила, я тогда вообще не выдержу и точно её задушу…

К Оливе?..»

…Майкл положил на тумбочку у кровати куру-гриль, завёрнутую в лаваш, и туда же поставил персиковый сок «Моя семья». Салтыков, дремавший на постели, приоткрыл один глаз.

— Ну что, Майкл? Сигареты-то принёс, которые я просил?

— Да принёс, принёс, — Майкл протянул ему пачку «Винстона».

На пороге комнаты тем временем появилась Олива в шёлковом халатике, только что вышедшая из ванны и вытирая на ходу полотенцем мокрые волосы.

— Волкова-то в аспирантуру провалилась, — сказала она, — Только что написала мне смску.

— Бедная Настюха, — посочувствовал Салтыков, — Представляю, в каком она щас состоянии…

— Нда уж… — озадаченно пробормотал Майкл.

— Она пишет, что щас на Чистых прудах, — продолжала Олива, присев на кровать и обгладывая крыло куры-гриль, — Будет ждать нас на Тургеневской в центре зала.

На Тургеневскую ребята прибыли ровно через полчаса. Подходя к центру зала, где уже стояла Настя в своём голубом платье, с гладко зачёсанными назад в пучок белокурыми волосами, шарившая оголёнными полными руками в своей белой сумке, пытаясь отыскать пудреницу, Олива занервничала. Она всегда боялась знакомить друг с другом своих друзей — вдруг они друг другу не понравятся? Тем более такой снобистой и привередливой особе, как Настя, вообще угодить было невозможно. Олива оглянулась на своих друзей, и ей на мгновение стало неловко за них: за Салтыкова, небритого со вчерашнего дня, в распахнутой по-простецки рубахе; за Майкла, у которого, как всегда, футболка была заправлена в треники с вытянутыми коленками. Олива испугалась, что Настя, при первом же взгляде на них, развернётся на сто восемьдесят и побежит, куда глаза глядят.

К счастью, всё обошлось благополучно. Настя никуда не убежала а, наоборот, приветливо поздоровавшись с ребятами, пошла рядом с ними.

— А ты первый раз в Москве? — спросила Настя, идя рядом с Майклом, когда ребята уже вышли из метро.

— Да, пехвый раз… — смущаясь, ответил Майкл.

— Ну как тебе нравится Москва? — Настя блеснула на него взором.

— Ну, как сказать… Отличий от Питеха, пожалуй, даже меньше, чем я ожидал. И куда меньше отличий, чем между Питехом и Архангельском… — запинаясь, пробормотал Майкл, — Честно говохя, не знаю почему, но моё мнение о Москве даже ухудшилось после пхебывания в ней.

— Что же тебе так не понравилось в Москве? — прищурилась Настя.

— Вообще-то много чего. Пхожив паху лет в Питехе, я думал, что все кхупные гохода пхимехно одинаково чистые, но оказалось, что это не так… Не знаю, но я впехвые узнал, что можно пить чай, сидя на бухтиках подземных пехеходов, до этого такого не пхедставлял. Я, конечно, понимаю, есть в метхо или на ходу, и потом остатки выкинуть в ухну, но сидеть пхямо на бухтике подземного перехода, и потом оставлять за собой недопитый чай или лимонад…

Так, беседуя, Настя и Майкл вырвались значительно вперёд от Оливы и Салтыкова. Настя что-то увлечённо говорила Майклу, взяв его под руку, смеясь, откидывала назад голову. Вся её загруженность по поводу проваленной аспирантуры вмиг куда-то улетучилась, и Олива отметила это. Также отметил и Салтыков, что Майкл, бывший прежде таким неуклюжим и неловким в общении с девушками, теперь свободно и раскрепощённо беседовал с Настей, как будто знал её уже сто лет.

— Смотри-ка, Москалюшка-то наш, кажется, нашёл свою пассию, — не без удовольствия заметил Салтыков.

— А как они друг другу подходят! — подхватила Олива, — И по росту, и по комплекции — оба такие упитанные, и прям чудо как хорошо смотрятся со стороны! Вот бы их поженить…

— А чё? Это мысль! — поддержал Салтыков, — Вот тебе и семейство Москалёвых! И будут у них детишки — маленькие упитанные москалёвики…

Олива прыснула от смеха. Майкл и Настя досадливо обернулись.

— Чё ржёте?

— Идите-идите, мы так, о своём, — смутилась Олива.

— О чём же? — Настя хитро прищурилась.

— А вот про Перельмана вспомнили, — нашёлся вдруг Салтыков, — Математик в Питере живёт — Перельман. Он ещё от премии в миллион долларов отказался…

— Знаю-знаю. Это такой дядька страшный с бородой, — сказала Настя, — Он ещё ЖЖ ведёт и всех добавляет. Меня тут тоже добавлял, но я как увидела его страшную фотографию, так тут же попросила расфрендить.

Все четверо весело рассмеялись. Между тем они уже вышли на Арбат и остановились у стены Цоя.

Стена Цоя представляла собой небольшую, длиной метров пять и высотой пару метров стену здания, полностью разрисованную разными надписями о Цое. И под этой стеной валялась группа людей, до боли напоминающих пьяных бомжей. В присутствии друзей один из них почти демонстративно с задумчивым видом почесал свою промежность и перевернулся на другой бок.