Волну возмущения вызвала и новость о том, что Аня уехала в Москву одна. Обвинили в этом тоже Оливу: говорили, что это она, погрязнув в своей бесстыдной связи с Салтыковым, бросила подругу одну в чужом городе. Первой на неё ополчилась Мими; сначала она просто начала избегать Оливы, потом стала писать недвусмысленные посты в ЖЖ о том, как сложно разочаровываться в людях. Олива поняла, что Мими заточила на неё зуб, и решила-таки сама вызвать её на разговор.
— Может, мы всё-таки перестанем ходить вокруг да около? — написала она ей в комментарии, — К чему эти завуалированные посты — неужели тебе так трудно прямо сказать мне, что это я тебя разочаровала?
— А зачем я буду тебе что-то говорить? Твои поступки говорят сами за себя, — отвечала Мими, — И как Аня? Всё ли у неё нормально? По-моему, в отношениях с ней неправа ты… Даже больше, чем неправа…
— В чём же это я, интересно, неправа? — взвинтилась Олива, — В том, что не побежала за ней вдогонку на вокзал? Никто её не выгонял — она сама приняла решение уехать…
— Но позвонить ты ей, по крайней мере, могла? Узнать, где она и что с ней, могла бы, наверное? Извини, но вы с Салтыковым поступили по-свински — бросили её одну в чужом городе… А если с ней что-то случилось? И вообще, доехала ли она? На её месте я сказала бы, что подруга у меня хреновая… И точно не стала бы с ней общаться.
Все эти разговоры, все эти косые взгляды не могли не отравлять жизнь Оливе. В глубине души она чувствовала свою вину перед Аней, чувствовала, что правы те, кто говорит о ней плохо — она действительно чувствовала себя плохой, и ей казалось, что она не по праву занимает своё положение и ничего из того, что она теперь имеет, не заслужила.
Салтыков же любил Оливу, любил до обожания и буквально таскал её на руках. Он покупал ей сладости, постоянно ласкал её, а, приходя каждый день с работы, обнимал так, будто не видел её полгода и соскучился страшно. Конечно, в нём были и свои минусы, главным из которых был эгоизм: всё, что Салтыков делал для Оливы, он делал по большей части для самого себя. Он покупал ей сникерсы и чипсы с беконом, потому что сам их любил, но никогда не покупал Оливе мороженого или фруктов. Раз в супермаркете, куда они пошли вместе, Олива захотела взять винограду, и Салтыков тут же стал её отговаривать, ссылаясь на то, что он не любит фрукты. Во всём он опирался только на собственные желания или вкусы, поэтому о том, любит ли фрукты Олива, думал в самую последнюю очередь. Впрочем, это были мелочи, и Олива старалась не концентрировать на них внимание. Всё это было ничто по сравнению с главным, чего она ждала всю жизнь: её любят, она любима. Конечно, репутация Салтыкова в городе оставляла желать лучшего, но Олива почему-то верила его словам о том, что просто до неё он никого по-настоящему не любил, а теперь готов всё отдать ради неё. Каждый день они строили планы насчёт своей будущей свадьбы: искали в газетах цены на квартиры, решали, кого приглашать на свадьбу, кто из друзей будет свидетелями и шаферами, а кто — крёстными их будущих детей. Даже имена уже придумывали своим детям, которых ещё не было в помине, и Олива, несмотря на многие огорчающие обстоятельства, всё-таки была счастлива.
В день перед отъездом Оливы в Москву они с Салтыковым сидели у пьедестала памятника Ленину, прижавшись друг к другу спинами, и говорили о своей будущей супружеской жизни. Гранит, нагретый солнцем, был тёплый, почти горячий. Олива блаженно полулежала, опершись на Салтыкова, и смотрела в небо, туда, где пропадал шпиль высотки — самого высокого в Архангельске здания…
— Век бы лежала тут и не вставала, — мечтательно произнесла она. Салтыков утомлённо прикрыл глаза.
— Бедный мой, ты опять сегодня не выспался, — Олива поцеловала его в лоб.
— Да, меня реально вырубает… — произнёс он, — И сигареты как назло закончились. Схожу пока до ларька за сигаретами, ладно? Я мигом, — и, поцеловав Оливу в середину губ, пошёл в направлении Троицкого проспекта.
Олива, оставшись одна, как кошка разлеглась на горячем граните памятника. Ей было хорошо, она смотрела на небо, на шпиль высотки и не думала в этот момент ни о чём…
— Здравствуй, — произнёс над ней чей-то до боли знакомый голос.
Олива резко вскочила. Перед ней стоял, в своей джинсовой куртке и смотрел на неё в упор своими зелёными глазами человек из прошлого, изменившийся, похудевший на лицо, и ветер трепал его светло-русые волосы, выросшие сантиметров на пять…
— Даниил?!
— Да, это я.
Олива, нервно теребя свои волосы, соскочила с подножия памятника.
— Я… я не понимаю, зачем ты подошёл ко мне. Между нами давно всё кончено, и…
— А разве что-то было? — спросил Даниил. Олива вскинула на него глаза.
— А разве нет?
— Нет, — сказал он, — Хотя, знаешь, Олива, а я ведь действительно плохо закончил. Но хоть ожидаемо, спасибо. Надеюсь, у тебя всё хорошо…
— Да, у меня всё хорошо, — быстро произнесла Олива, — Я встретила человека, который по-настоящему любит меня, он даёт мне то, чего не дал в своё время ты. И я люблю его, — добавила она, пряча глаза, — И мы счастливы…