Жара в Архангельске

Старуха провела свою гостью на кухню, усадила за пустой стол. Девушка растерянно оглянулась по сторонам, но ничего мистического в окружающей обстановке не заметила. Кухня была крошечной, с одним окошком, мирно задёрнутым ситцевой занавеской в цветочек. Кругом не было ничего лишнего: маленький деревянный шкапчик, две табуретки и стол, на котором был только маленький дешёвый будильник, незажжённая церковная свечка, лист бумаги, карандаш, старушечьи роговые очки и старая, изрядно засаленная и потрёпанная колода карт.

— Так что ты от меня хочешь? Говори! — потребовала старуха.

— Видите ли, дело в том, что есть молодой человек, который...

— Понятно, — старуха протянула девушке лист бумаги и карандаш, — Пиши имя!

— Моё?

— И твоё, и его!

Девушка написала крупными буквами имена и протянула старухе.

— Ага. Мария… — прочитала старуха, надев на нос роговые очки, — А парень, значит, Андрей...

Старуха поплевала на ногти и, взяв колоду карт, начала раскладывать пасьянс.

— Понимаете, раньше я ему нравилась, а теперь он женится на другой… — сбивчиво начала девушка, однако старуха пресекла её.

— Молчи, молчи, ебать твою так!

Мими сконфужено замолчала. Старуха не нравилась ей — она была более чем странная, если не сказать сумасшедшая. Мими, воспитанная быть тихой и вежливой, не привыкла ни к какой грубости и не выносила мата. Ясновидящая Лидия, к которой она пришла за помощью, и которая, по словам Немезиды, действительно обладала сильными магическими чарами, оказалась вульгарной старухой, которая загибала матом похлеще любого архангельского гопника. И только сильное желание сделать по-своему, зачем, собственно, и пришла сюда Мими, не позволило ей сию минуту встать и уйти.

— Ну вот что, Мария, — сказала, наконец, старуха, — Оплела его эта девка. Ослепило его желание обладать ею… Вижу, девка эта из богатеньких...

— Она москвичка, — сказала Мими.

— Вот то-то и оно… — старуха вытащила из колоды бубновую шестёрку, — Манит его дорога туда, в Москву… Из-за Москвы и сошёлся он с нею...

— Так значит, он её не любит?

— Эва, какая ты, Мария, прыткая! Погоди, погоди… — старуха переложила карты рубашками вниз, — Вижу, любишь ты этого парня, хочешь ты быть с ним… Вижу, вижу, не отпирайся.

Мими залилась краской. Неужели старуха и правда видит всё насквозь?..

— Но не любит он тебя, детка. Не любит… — старуха показала ей девятку треф, — В общем, вот что, — она смешала карты, — Если хочешь, могу сделать тебе приворот на него. Но приворот хорош только тогда, когда хоть искорка любви у него к тебе есть. Если нету — от приворота жить он без тебя не сможет, но будет ненавидеть тебя, проклинать… Хочешь так — могу сделать, только потом не жалуйся.

— Нет, так не надо… — испуганно отказалась Мими.

— Вот она, соперница твоя, — старуха вытащила пиковую даму, пододвинула к свечке, — Вижу, ненавидишь ты её, хочешь сжить со свету… Сильна твоя соперница, но победить её можно. Я могу помочь тебе. Могу сделать так, что он её начнёт ненавидеть… Могу и убить её...

— Убить? — переспросила Мими, и сладко-жгучее чувство мести к сопернице ударило ей в голову.

— Убить, — повторила старуха, — Только я за это, красавица моя, недёшево возьму…

Мими колебалась. Никогда ещё в жизни не задумывала она таких чёрных дел. Но ненависть к Оливе была настолько сильна, что Мими ничего так не сильно не желала, как уничтожить её. Мими вспомнила наглую Оливину физиономию, когда та ворвалась без приглашения к ней домой, вспомнила, как Салтыков, тот самый Салтыков, из-за которого Мими не спала ночами, обнимал эту гадину на балконе у всех на глазах — и яростная, злая решимость в конце концов всё-таки взяла верх.

— Я согласна, — тихо, но твёрдо сказала Мими.

«Проклятая гадина! — мысленно прошипела она, — Ты мне за всё заплатишь...»

Глава 22

Отпуск Оливы подошёл к концу.

В полдень, собрав вещи, Салтыков и Олива сдали хозяину квартиру, но до поезда ещё оставалась уйма времени, и они, сдав чемодан Оливы в камеру хранения, отправились гулять в центр.

Они сидели у пьедестала памятника Ленину, прижавшись друг к другу спинами, и говорили о своей будущей супружеской жизни. Гранит, нагретый солнцем, был тёплый, почти горячий. Олива блаженно полулежала, опершись на Салтыкова, и смотрела в небо, туда, где пропадал шпиль высотки — самого высокого в Архангельске здания...

— Ехать скоро, — грустно сказала Олива и вздохнула.

— Ничего, мелкий. Ничего. Потерпи немного. Зимой мы поженимся, и ты переедешь сюда, — отвечал Салтыков, — Тебе не придётся больше работать — моих заработков вполне хватит на нас двоих. У нас будет своя трёхкомная квартира в центре города. И у каждого из нас будет по машине...

— Да накой она мне, машина эта. У нас ещё и квартиры-то нет...

— Будет, — уверенно отвечал Салтыков, — Знаешь, я уже присмотрел нам трёшку на Московском проспекте. Три миллиона стоит...

— Ну, это уж совсем пустяки, — фыркнула Олива, — Подумаешь — три миллиона! Вот только где бы их достать, а?