Жареные зеленые помидоры в кафе «Полустанок»

Конечно, в их домах работали чернокожие женщины. Но когда невдалеке показывался негр, ее мать чуть ли не впадала в истерику и кричала: «Сейчас же беги надень рубашку, черный увидит!» И по сей день Эвелин становилось немного не по себе, если поблизости оказывался цветной мужчина. Хотя, надо сказать, отношение ее родителей к чернокожим ничем не отличалось от общепринятого. Считалось, что почти все они — приятные люди, чем-то напоминающие детей, и о них надо заботиться. У каждого из ее знакомых была в запасе забавная байка о том, что сказала или сделала их служанка. Они качали головами, удивляясь, сколько в негритянских семьях детей. Многие отдавали им поношенную одежду и остатки еды, помогали в беде. Но, став постарше, Эвелин перестала ездить в южную часть города и даже думать об этом забыла, ее голова была забита собственными проблемами. Поэтому в шестидесятых, когда начались беспорядки, она, как и большинство белых жителей Бирмингема, испытала шок. И все согласились, что это, вероятно, «не наши негры» такое устроили, их сбили с толку пришлые агитаторы с Севера. Кроме того, большинство голосов постановило, что «наши негры» очень довольны своим положением. Позже Эвелин удивлялась, чем она тогда думала, как могла не видеть, что творилось у нее под носом.

После оскорбительных нападок прессы и телевидения на Бирмингем его жители были смущены и расстроены. Ни одно из тысяч и тысяч добрых дел, щедро творимых одной расой по отношению к другой, не было упомянуто.

Но через двадцать пять лет в Бирмингеме мэром стал черный, а в 1975 году этот город, некогда получивший прозвище Города Ненависти и Страха, в журнале «Look» был назван Городом для Всех Американцев. В статье говорилось, что многие сожженные мосты отстроили заново и негры, которые когда-то уехали на Север, теперь возвращаются. Да, многое изменилось для всех.

Эвелин это знала, и тем не менее, сидя в машине на стоянке у церкви, удивлялась, сколько здесь «кадиллаков» и «мерседесов». Она слышала, что в Бирмингеме есть богатые негры, но видеть их ей никогда не доводилось.

Пока она наблюдала, как съезжаются прихожане, к ней неожиданно вернулся ее застарелый страх перед «цветным мужчиной». Она нервно оглядела машину, убедилась, что все дверцы заперты, и уже собралась было уехать, когда мимо прошествовало смеющееся семейство: отец, мать и двое детишек. Это вернуло ее к действительности, и она успокоилась так же внезапно, как испугалась. Спустя несколько минут, собрав в кулак все свое мужество, Эвелин вошла в церковь.

Ее била дрожь, хотя привратник с гвоздикой в петлице улыбнулся ей, сказал «доброе утро» и проводил к скамье. Сердце колотилось как бешеное, коленки тряслись. Эвелин хотела сесть сзади, но он торжественно провел ее прямо в центр. Ее бросало в пот, не хватало воздуха. Кажется, несколько человек оглянулись на нее. Двое ребятишек, вывернув шеи, смотрели на Эвелин во все глаза; она улыбнулась, но они не улыбнулись ей в ответ. Она решила уйти, но тут в церковь вошли мужчина с женщиной и сели рядом. Как всегда, она застряла посередине. Впервые в жизни вокруг нее не было ни одного белого, только негры.

Она сразу почувствовала себя в полном смысле слова белой вороной, не раскрашенной страницей цветной книжки, единственным белым цветком в саду.

Около нее сидела девушка, потрясающе одетая. Такие наряды Эвелин видела только в журналах. В этом светло-сером шелковом платье, в туфлях и с сумочкой из змеиной кожи она вполне могла бы работать моделью, демонстрировать высокую моду где-нибудь в Нью-Йорке. Осмотревшись, Эвелин поняла, что никогда раньше не видела столько красиво одетых людей в одном месте. Мужчин ей трудно было оценить — по ее мнению, они носили слишком облегающие брюки, — поэтому она принялась разглядывать женщин.

Вообще-то ей всегда нравилась их сила и способность к состраданию. Она удивлялась тому, с какой любовью и заботой относятся они к белым детям, как нежно и терпеливо ухаживают за белыми стариками и старухами. Она, наверно, так не смогла бы.

Эвелин смотрела, как они здороваются, с какой замечательной простотой общаются друг с другом, с какой естественной грацией двигаются даже толстушки.

Она не хотела бы испытать на себе их гнев, но с удовольствием посмотрела бы на того, кто осмелится назвать кого-нибудь из них толстой коровой.

Оказывается, видя негров всю свою жизнь, она никогда по-настоящему их не разглядывала. Эти женщины были красивы — худенькие коричневые девочки со скулами, как у египетских богинь, и крупные роскошные дамы с пышной грудью.

Разве можно представить, что когда-то эти люди из кожи вон лезли, чтобы стать похожими на белых! Да они в могилах должны хохотать, глядя на нынешних белых юнцов, выходцев из среднего класса, которые надрываются на эстраде, стараясь подражать черным певцам, и на белых девушек с высокими прическами в африканском стиле. Выходит, они поменялись ролями…