Жареные зеленые помидоры в кафе «Полустанок»

Только эта мысль — и ещё поезда. Если его брат Артис был влюблен в город, то Джаспер обожал поезда. Поезда, с темными, полированными, красного дерева стенками пассажирских вагонов, с барами, красными плюшевыми сиденьями. Поезда, с их поэтическими названиями — «Закат», «Королевская пальма», «Город Нью-Орлеан», «Летун Дикси», «Огненная мушка», «Рассвет», «Палметто», «Черный алмаз», «Южная красавица», «Серебряная звезда»…

Сегодня ночью он ехал на «Серебряной комете», которая своими плавными линиями была похожа на гибкую серебряную трубу. Нью—Орлеан — Нью-Йорк и обратно — один из последних могикан, ещё уцелевший. Он оплакивал каждый из этих прекрасных поездов, когда, один за другим, их снимали с рельсов и отправляли отдыхать в ангары сортировочных станций, как старых, постепенно вымирающих аристократов, — антикварные реликвии ушедших времен. И сегодня он ощущал себя одним из этих поездов… снятый с путей, никому не нужный, последний из первых, бесполезный…

Вчера он случайно услышал, как его внук Мохаммед Абдул Пиви говорит матери, что стесняется ходить с дедом, потому что тот заискивает перед белыми и чудно ведет себя в церкви, распевая давным-давно устаревшие негритянские песни в стиле рэгтайма.

Джаспер понимал, что его время кончилось, так же как кончилось время его старых друзей, покоившихся в ангарах. И все же ему бы хотелось, чтобы это случилось как-то по-другому. Всю жизни он шел по тому единственному пути, который выбрал. Но он прошел его до конца.

ОТЕЛЬ «СЕНТ-КЛЕР»

Новейший отель Бирмингема, Вторая авеню, 411, Бирмингем, штат Алабама

23 декабря 1965 г.

От заколоченного досками железнодорожного вокзала Смоки перешел на другую сторону улицы, к отелю, который, возможно, и мог бы сойти за новейший лет тридцать пять тому назад, но сейчас в его комнате стояли только кровать и стул, а с потолка на шнуре свисала маленькая пыльная лампочка в сорок ватт. В комнатушке было почти темно, лишь бледно-желтый свет сочился из фрамуги над дверью, покрытой толстым слоем блестящей коричневой краски.

Смоки Одиночка курил, смотрел в окно на холодную, мокрую улицу внизу и вспоминал о старых добрых временах, когда в лунном ореоле танцевали маленькие звезды, и все реки были сладкими, как виски. Когда он мог глубоко вдохнуть свежего морозного воздуха, и кашель при этом не пробирал его до кишок. Когда Иджи, Руфь и Культяшка жили в пристройке кафе, а поезда ещё бегали по рельсам. То время, неповторимое время, такое далекое… Мгновенье промелькнуло с тех пор…

Воспоминания все ещё жили в нем, и этой ночью он, как обычно, отыскивал их в своей памяти, пытался поймать в неверном лунном свете. То и дело ему удавалось схватить одно из них, и он садился на него верхом, мчался вскачь, и это было похоже на волшебство. Старая песенка бесконечно крутилась у него в голове:

Колечки дыма голубого,
Куда летите вы? —
И снова
Колечки дыма голубого
В морозном воздухе ночном
Ах, эти дымные колечки,
Пустые синие сердечки,
И снова — тихие колечки —
Все о тебе, все об одном.

ПРИЮТ ДЛЯ ПРЕСТАРЕЛЫХ «РОЗОВАЯ ТЕРРАСА»

Старое шоссе Монтгомери, Бирмингем, штат Алабама

22 сентября 1986 г.

Когда Эвелин Коуч вошла в комнату, миссис Тредгуд спала, и все прожитые годы явственно проступили на её лице. Эвелин вдруг поняла, какая старая её подруга, и, испугавшись, потрясла её за плечо:

— Миссис Тредгуд!

Миссис Тредгуд открыла глаза, пригладила волосы и сразу заговорила:

— Ой, Эвелин! Вы давно здесь?

— Нет, только вошла.

— Никогда не позволяйте мне спать в дни посещений. Обещаете?

Эвелин села и протянула ей бумажную тарелку, на которой лежали бутерброд с барбекю, кусок лимонного пирога, вилка и салфетка.

— Ой, Эвелин! — Миссис Тредгуд села в кровати. — Где вы все это взяли? В кафе?

— Нет, сама приготовила. Специально для вас.

— Сама? Ну, дай вам Бог здоровья.

Эвелин заметила, что за последние два месяца её подруга стала больше путаться во времени, принимая прошлое за настоящее, и порой называла её Клео. Иногда она сама ловила себя на этом и смеялась, но чем дальше, тем реже она это замечала.

— Извините, что я так разоспалась. Хотя не я одна, у нас тут все сонные ходят.

— Что, ночью не спится?

— Милочка, да тут неделями никто не может уснуть с тех пор, как Веста Эдкок повадилась по ночам трезвонить по телефону. Всех обзванивает — от президента до мэра. Вчера вот звонила английской королеве, на что-то жаловалась. Расфуфырится и давай колобродить до утра.

— Да почему ж она дверь-то свою не закроет?

— Она закрывает.

— Ну, тогда пусть у неё из комнаты уберут телефон.

— Да уже убрали, милочка, только до неё это никак не дойдет. Все равно звонит и звонит.

— Боже мой! Она что, сумасшедшая?