Жареный плантан

Кухню и гостиную разделял обеденный стол. Я задвинула стул под столешницу, затем протиснулась мимо закругленного края и подошла к бабушке, которая стояла у раковины. Все поверхности были пусты. Ни серебристых мисок с бананами, манго или сливами, ни коробок с хлопьями, которые бабушка обычно расставляла на холодильнике, — даже тех, что она приберегала на случай моей неожиданной ночевки у нее дома, чего никогда не случалось. В сушилке стояла только что вымытая посуда: одна сковорода, одна тарелка, одна вилка и один нож.

— Я просто хотела проведать тебя.

Бабушка хмыкнула и вполголоса сообщила:

— Целый день с дивана не встает, представляешь себе? Целый божий день. Прикидывается, будто смотрит телевизор.

— Не понимаю, — ответила я. — Бабушка, дом принадлежит тебе. Неужели ты не можешь просто прогнать его?

— Ага, и вот так запросто заговорить с ним? — Она покачала головой. — Послушай, что я тебе скажу, Кара: я скорее умру, чем заведу разговор с этим мужчиной.

Я не нашлась с ответом. Доносящееся из гостиной тиканье действовало мне на нервы, и я обернулась на часы. Бабушка тоже посмотрела туда, но остановила взгляд на дедушке. Он так и сидел, глядя перед собой, словно находился в доме один. Презрительно наморщив нос и поджав губы, бабушка повернулась к сушилке. Тогда я поняла, что она не накрасилась сегодня не от горя, а от злости.

— Бабушка, если ты просто…

— Чем тебя угостить? — Она выдвинула ящик с приборами и достала нож и вилку. — У меня нынче разносолов нет, но могу разогреть готовые пирожки.

— Я не за этим пришла.

— Подожди здесь, я принесу.

— Ладно.

Она убрала сковороду и, шагнув ко мне, наклонилась ближе и прошептала на ухо:

— Представляешь, он ворует мои вещи.

Я заморгала:

— Что?

— Я знаю, что он спрятал мой фен и лиловые воскресные туфли. И переставил всю мебель. Хочет свести меня с ума, — прошипела она.

— Подожди, ты что, серьезно?

Но бабушка уже вышла из кухни и направилась в свою комнату в задней части дома, чтобы переодеться.

Гостиная выглядела как обычно. Все вроде бы стояло на своих местах, ничего не пропало: ни английские чашки из серванта, ни фарфоровые статуэтки с журнального столика, ни королевский штандарт Ямайки со стены. Но я все равно села рядом с дедушкой; полиэтилен смялся подо мной. Некоторое время я ничего не говорила — так всегда бывало, когда мы с дедом встречались. Мы сидели рядом, и если были перед телевизором, дедушка молча вручал мне пульт, давая возможность самой выбрать канал, переключив с вестерна на какой-нибудь ситком, но я обычно дожидалась, пока он досмотрит фильм. Даже теперь, чем дольше я сидела рядом с ним, тем спокойнее мне становилось. Спокойнее и проще. Наконец, прочистив горло, я взяла пульт и выключила телевизор.

— Короче, бабушка считает, что ты крадешь ее вещи. — С дедом можно было не выбирать выражения. — Не деньги или ценности, а всякие шмотки.

Он медленно и тяжело пожал плечами. Дедушка, высокий и худой, но тяжелый на подъем, был полной противоположностью бабушки, маленькой и громогласной, крепкой и по сложению, и по характеру, однако стремительной. Казалось, она способна находиться одновременно в нескольких местах, а дедушка будто вовсе никогда не двигался.

— Просто скажи мне, — продолжала я, — ты ведь не стал бы такого делать, правда? Прятать ее фен или переставлять мебель…

Ответ я уже знала, но мне хотелось, чтобы дед причмокнул с досадой и отмахнулся: мол, недосуг ему устраивать такие жестокие розыгрыши. Вместо этого он повернул ко мне голову и поднял брови.

Я слезла на пол и опустилась на корточки. Диван был чуть сдвинут назад: на том месте, где раньше стояли ножки, виднелись вмятины. Я подошла к одному из кресел — оно переместилось слегка вправо. Сервант — немного вперед.

Почти ничего не изменилось. Дед передвинул мебель так, чтобы гостиная выглядела одновременно точно такой же и совершенно другой; чтобы этого не заметил никто, кроме бабушки, знавшей точное расположение всего своего имущества. Я встала, руки у меня тряслись.

— Больше заняться нечем? Тебе не кажется, что ты староват для таких проделок?

— Нет.

— Тебе скоро шестьдесят лет.

— И что?

— Господи боже… — Дед зыркнул на меня уголком глаза, и я осеклась. — Поставь мебель на место, — велела я. — И отдай все, что спрятал. — Дедушка не ответил, и я подошла ближе: — Ты слышишь меня?

— А ты сказала ей, чтобы начинала готовить?

— Да ты издеваешься.

Он взял пульт и снова включил «Грязного Гарри». — Ты спятил, — решила я. — У вас обоих не все дома. — Сама ты спятила, — заявил он.

Я покачала головой:

— Дедушка, ты не прав.

— Все так, как есть. — Акцент стал проявляться сильнее: дед начинал злиться. — Что ты вообще понимаешь?

В глубине дома открылась дверь. Бабушка неторопливо прошла по кухне, не глядя в сторону гостиной. Она сняла бигуди, уложила волосы красивыми локонами и переоделась в узорчатое бирюзово-белое платье. Выйдя в прихожую, она снова позвала меня.

— Что еще, бабушка?