Жареный плантан

Мне нравится кинотеатр, нравятся уютная темнота и интимная атмосфера, когда мы сидим рядом — моя рука на подлокотнике, его рука на моей — и оба смотрим на экран. Посреди фильма я вдруг ловлю на себе его масленый взгляд — Анита называет такой взгляд самцовым — и, бывает, позволяю бойфренду поцеловать себя, но отталкиваю, если он начинает меня лапать. А иногда я ем попкорн и притворяюсь, будто не замечаю намеков.

Во время последней встречи он признался, что кинотеатр ему надоел.

— Красуля, я хочу любоваться тобой, а для этого надо сидеть лицом к лицу. Давай куда-нибудь сходим.

Была среда, двадцать минут четвертого. Он ждал меня на автобусной остановке около своей школы, а я шла к метро от своей. Дорога до дома давала единственную возможность поговорить по-настоящему, а не просто набирать сообщения, держа телефон за спиной или в кармане.

— Ну пойдем, прелесть, — настаивал он.

Поначалу я спрашивала, почему он так меня называет, — он не британец, ничего такого. В конце концов он написал мне: «А разве ты не прелесть?» — и я закатила глаза, но не стала возражать.

Он канючил еще несколько минут, пока я не согласилась в следующий раз встретиться в другом месте. Он обрадовался, а у меня задрожали колени. Все тело словно согнулось в дугу, и на самом деле так и было: я прогнулась под его желания.

Мы сидим в «Бургер Кинге» через улицу от «Итона». Мой бойфренд пользуется большим вниманием. Девушки в очереди дерзко, но не без смущения оглядываются на нас, стремясь поймать его взгляд и заранее заливаясь румянцем от самой возможности. Он ест чизбургер с беконом, по-мальчишески ухмыляясь. Даже кетчуп в уголке его губ выглядит очаровательно. Он из Брамптона, дитя пригородов, и на этом свидании попросил меня показать нетуристические места Торонто. Я только такие и знаю: мы с мамой перебрались в центр совсем недавно, после того как университет выделил ей жилье. А раньше я ездила в школу за пять остановок метро отсюда и гуляла только в радиусе десяти кварталов от школы, пока не садилась на автобус, идущий на север, к дому.

Я провела бойфренда по разным районам, которые мы исследовали в девятом классе на уроках географии, когда месье Уайетт устраивал поисковые игры. А сюда мы завернули, потому что бойфренду потребовалось «заправиться» и он хотел посидеть около окна, глядя на толпу на улице, на мормонов, раздающих листовки, на Санта-Клауса с голым торсом, стучащего по перевернутым ведрам. Его готовность удивляться окружающему одновременно умиляет и раздражает меня. Он ведет себя так, будто этот «Бургер Кинг» чем-то отличается от такого же в их районе, и потому я прищуриваюсь, складываю руки на груди и в досаде испускаю глубокий стон.

— Ты чего? Заказать тебе что-нибудь?

Ему шестнадцать лет, он всего на год моложе меня, но до сих пор задает такие вопросы.

— Все нормально, — отвечаю я. — Не нужно все время пытаться мне угодить.

Через сорок пять минут я решаю закончить экскурсию в гавани, съев по мороженому. Это своего рода городская летняя традиция, и мне кажется, что ему она понравится. Когда он пишет мне после прогулки, интересуясь, когда мы снова увидимся, рядом со мной стоит мама. Я слишком долго не переплетала косички, они разлохматились, волосы у корней свалялись, и мама помогает мне распутать их. Телефон вибрирует, но я не отвечаю. Мама продолжает расплетать очередную косичку и, даже не глядя на меня, спрашивает:

— Кто звонит?

— Друзья.

Она отвечает не сразу, а потом замечает одержанным тоном:

— Раньше расчесывание не мешало тебе болтать с Рошель. Или с Джордан.

Я молчу. Может, сказать ей, что мы с Рошель в контрах, а потому я не общаюсь ни с кем из нашей компании? Отчасти это правда. Даже когда мы переехали в Норт-Йорк, всего в двадцати минутах езды от нашего прежнего дома, я виделась с подругами с Марли-авеню только по выходным, а теперь, когда мы перебрались в студию в центре города, встречаюсь с ними и того реже. Но мы по-прежнему перезваниваемся. Если наврать маме, что я с ними поругалась, она потребует подробностей. Придется притворяться расстроенной или обиженной, держать выдумки в голове, чтобы не проколоться. Сочинять небылицы мне надоело: теперь я доросла до искусства хранить секреты. Однако мне до сих пор почему-то проще смолчать, чем сказать правду.

Ханна и Джастин, мои приятели по драмкружку, не понимают моей скрытности.

— Кара, тебе семнадцать лет. Ты уже можешь водить машину, — заметил однажды Джастин. — Даже жить отдельно от мамы и работать в баре…

— Это только в девятнадцать, — поправила его Ханна.

— На самом деле в восемнадцать, но пить по закону разрешается с девятнадцати, — внесла ясность я. — Мисс Янсен постоянно твердит об этом в классе.

— Ну все равно, — отмахнулся Джастин. — Я к тому говорю, Кара, что ты уже взрослая и тебе позволено иметь бойфренда.