Жареный плантан

Я уставилась в телевизор. Я не знала деда и не признавала его авторитет.

— Мама велела слушаться бабушку.

— А мама не учила тебя уважать старших? Я твой дед, так что хватит спорить. Идем.

Его машина стояла в начале подъездной дорожки, частично перегородив тротуар. Заднее сиденье было завалено газетами, отвертками, деталями старых проигрывателей и телевизоров, так что мне пришлось сесть рядом с ним спереди.

— Тебе нравится музыка ска?

Я пожала плечами.

— Небось, никогда и не слышала. — Он вставил в магнитофон кассету, и я подскочила от неожиданно громкого вступления труб. — Деррик Морган.

Под лихие гитары и фортепиано я запрыгала на сиденье, а дедушка посмеивался, передразнивая мои движения. Я заулыбалась ему и попросила поставить песню с начала.

— В каком ты классе?

— В четвертом.

— Нравится учиться?

— Ненавижу математику. — Я покосилась на него. О деде я по-прежнему ничего толком не знала, но он показался мне одиноким. Возможно, он мало говорит, потому что никто им не интересуется? — А тебе нравилось учиться в четвертом классе? — спросила я.

— Я тогда уже начал работать, так что в школу нечасто ходил. — Взглянув на меня, он заметил мое изумление и откашлялся. — В то время на Ямайке все было по-другому.

Скоро он притормозил у парикмахерской. Название салона — «Черная красавица» — было выведено на зеркальной витрине большими розовыми буквами с завитками. Кларинда стояла около входа в красном сарафане из легкой полупрозрачной ткани, которая вызвала у меня неодолимое желание разорвать ее, чтобы почувствовать, как материал расползается у меня в руках. Запомнила я тот визит только урывками — дедушка что-то говорил женщине вкрадчивым игривым голосом, которого я раньше у него не слышала, потом она повела его на второй этаж в свою квартиру, — но сарафан ярко запечатлелся у меня в сознании, и я беспрерывно твердила о нем маме, когда в конце дня она забрала меня. Мама требовала более подробного описания внешности Кларинды, но я могла вспомнить только режущий глаза цвет сарафана.

Вопреки моим ожиданиям, на то, чтобы забрать машину, ушло всего десять минут. Владелец автомастерской, Оливер, был другом деда, и я смолчала, когда он ущипнул меня за щеку. По возрасту я уже имела полное право пить, курить и голосовать, но, вероятно, выглядела еще совсем ребенком. Я постаралась не закипать.

— Эта пташка — моя внучка.

— Ах да, — сказал Оливер, оглядывая меня и вытирая руки промасленной тряпкой. — Та, которая изучает кино?

— А что, — поинтересовалась я, — Джордж представлял вам других своих внуков?

Дедушка зыркнул на меня, словно хотел дать подзатыльник за дерзость, но Оливер засмеялся, и я вместе с ним. Мы уехали на выцветшем голубом драндулете, но дедушка свернул не к Лоуренс-авеню и Марли, а в переулок и припарковался около дома с небольшой верандой, бумажными жалюзи на окнах и искусственными цветами на подоконнике.

Протянув руку за спинку моего сиденья, он достал красный ящик с инструментами.

— Не уходи никуда, — велел он, вышел из машины и направился по подъездной дорожке к дому.

Я наблюдала, как он позвонил в дверь и подождал. Открыла высокая фигуристая женщина, не слишком молодая, но моложе деда. Она впустила гостя, и когда за ними закрылась дверь, горло у меня перехватило.

Ситуация была до странности знакома мне. Дедушка блудил всегда — и когда я была совсем маленькой, и даже еще до моего рождения, — однако единственным последствием его поведения стало решение жить с бабушкой порознь. Но у деда все равно был ключ от ее дома, где ему отводилась комната и где он неизменно мог рассчитывать на сытную трапезу. Квартира, которую он снимал, больше напоминала запасное убежище: там он скрывался, когда ссоры с бабушкой становились невыносимыми. Раздельное проживание считалось временным и вовсе не означало конец брака. Оба продолжали носить обручальные кольца, словно те еще что-то означали, хотя пребывание в одном помещении, по-моему, лишь изнуряло деда и бесило бабушку. Однако мне пришлось пересмотреть свое мнение, когда три месяца назад они решили повторить супружеские клятвы: тогда дедушка чудом выжил в автомобильной аварии и понял, что самое важное в жизни.

Раньше я думала, что бабушка не знает о других женщинах, но однажды, когда мне было одиннадцать лет, я убедилась в обратном. Мы с ней пошли на рынок, бабушка увлеклась выбором манго, фыркая и давя плоды пальцами, и не заметила стоявшую у прилавка с апельсинами женщину, которая косилась на нее.

Даже в пятьдесят бабушка так и не изменила стиль сообразно моде или возрасту. Она по-прежнему укладывала выпрямленные волосы мягкими волнами и гордо вышагивала в платьях с широкой юбкой, как в фильмах с Дороти Дендридж^[16]. Я привыкла к тому, что женщины разного возраста на нее оглядываются, и решила, что это одна из них, но дама вдруг с какой-то мстительной решимостью подошла к нам.

— Извините, — сказала она, — мы знакомы? Мне кажется, что да.