Жареный плантан

Нет, сестра Бернис и сестра Ида наверняка ничего не знают. Бабушка не выдержала бы позора; порой я замечала, как она принимает какие-то народные снадобья, а еще мама рассказывала, что когда-то давно бабушка ходила к жрице обеа[12]. Мне хочется поинтересоваться у сестер, где, по их мнению, сейчас дедушка, но вместо этого я смотрю, как мама достает из сумки коробку с подарком, завернутую в магазине в темно-красную бумагу и перевязанную блестящей золотистой лентой. Бабушка оценит яркую обертку. К коробке прикреплен конверт, который я еще не видела, и мама безотчетно водит по нему большим пальцем.

Сестра Ида зовет нас посмотреть висящую на стене фотографию королевской семьи в рамке, и сестра Бернис тоже выходит в гостиную. Черно-белый снимок со свадьбы королевы Елизаветы и принца Филиппа красуется над сервантом в углу, рядом с копией королевского штандарта Ямайки. Мне он ни о чем не говорит, но мама усмехается каждый раз, когда видит его. Однако сейчас сестра Ида и сестра Бернис затеяли спор о качествах двух игроков в крикет — Фрэнка Уоррелла и Лоуренса Роу, — как я понимаю, бэтсменов. Бабушка смеется сама с собой на кухне, рассказывая истории про Угорелую Кошку, вполне довольная тем, что она и есть свой единственный слушатель. Я кладу в салат нарезанные огурцы и натертую морковь, и мама ловит мой взгляд, безмолвно призывая меня подойти к ней.

Я оставляю свой пост у обеденного стола и осторожно приближаюсь к дивану. Мама вручает мне коробку с подарком; руки у нее снова трясутся.

— Отдай это бабушке, — говорит она, — и скажи, чтобы она сразу же прочитала открытку.

Когда я вхожу в кухню, бабушка достает из духовки индейку и ставит латку на плиту. Потом хлопает в ладоши, как всегда, когда заканчивает важное дело, и наконец замечает меня.

— Салат готов? — спрашивает она.

— О да, — отвечаю я.

— Что? — смеется бабушка. — Дать тебе еще какое нибудь поручение?

— Нет. То есть… может быть, попозже. — Не знаю, откуда взялось это гнетущее чувство, словно я ощущаю на плечах тяжелый мамин взгляд, но мне вдруг становится не по себе. Я протягиваю бабушке подарок и говорю: — Счастливого Рождества.

Бабушка не сразу принимает коробку, а мне ужасно хочется, чтобы она взяла ее и сняла с меня этот груз.

— Обычно мы кладем подарки под елку, но очень важно, чтобы ты прочитала открытку прямо сейчас, — поясняю я.

Проходит еще несколько мгновений, и бабушка наконец берет у меня из рук коробку и осторожно проводит кончиками пальцев по оберточной бумаге.

— Какая красивая, — говорит она, и я знаю, что вечером она очень осторожно развернет бумагу и аккуратно сложит ее: где-нибудь пригодится.

Бабушка открывает конверт кремового цвета и достает зеленую рождественскую открытку. На лицевой стороне белоснежный ангел держит у губ трубу, выдувая строки из Библии: «„И сказал им Ангел: не бойтесь; я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям“. Евангелие от Луки, 2:10».

Бабушка кивает в знак благодарности, раскрывает послание и начинает читать. Я оглядываюсь на гостиную: мама усердно делает вид, будто смотрит телевизор. Ожидаются какие-то перемены.

Причем существенные.

Выражение бабушкиного лица непроницаемо. Прочитав, она кладет открытку вместе с подарком на один из стульев, стоящих вокруг стола. Потом возвращается к плите, снова заглядывает в кастрюлю и длинной деревянной ложкой помешивает рис. Выключив горелку, она наклоняется влево и смотрит на часы с маятником, висящие на стене над раковиной.

— Ой, а время-то как бежит! — восклицает она. — Бернис, Ида! Вам нужно идти, а то опоздаете на вечернюю службу. По снегу да в метель — путь нелегкий.

Сестра Ида бросает взгляд на изящные золотые часики на запястье и ахает.

— Действительно, Бернис, нам пора, — торопит она подругу.

— Да-да, идем.

Обе желают нам с мамой счастливого Рождества и обещают помолиться за наше процветание. Бабушка настаивает, чтобы они взяли с собой один из кексов, которые она испекла. Он еще не пропитан ромом, объясняет она. Потом она провожает сестру Иду и сестру Бернис до двери, и они еще минут пять прощаются. Наконец гостьи уходят. Бабушка несколько мгновений смотрит им вслед через овальное окошко, затем возвращается на кухню и открывает шкаф около раковины.

Вынув широкую тарелку толстого стекла, она начинает нарезать порционные куски индейки, вилкой кладя на каждый начинку. Три кусочка мяса птицы и три кучки фарша сверху. Потом добавляет три большие ложки риса с горошком и два ломтика ветчины с печеным ананасом. Четыре кусочка плантана подсказывают мне, что эта тарелка предназначена мне. Ни слова не говоря, бабушка ставит ее на пластиковую салфетку, поворачивается к шкафу и, достав маленькую миску с золотой окантовкой по краям, наполняет ее салатом, который я сделала.