Жаркая луна. Десятый круг ада

И закрыв дверь, я обнял ее, поцеловал, взял обеими руками за мягкое место. У Грис была, и сейчас есть, самая красивая в мире попка, твердая, как у профессиональной гимнастки, что-то невероятное. Кроме того, у нее превосходно очерчена спина, а шея и плечи кажутся воплощением лукавства. Когда я обнимаю ее таким образом, ну словно поднимаю ящик с бутылками самого вкусного вина, когда начинаю целовать ей плечи и чувствовать, как ее бюст касается моей груди, я знаю: в конце концов мы завалимся в кровать. Иногда я клал ее на стол или прислонял к стене, но в любом случае я входил. И часто мы мерились силами, как быки, толкали друг друга наподобие тракторов, но тракторов с глушителями, потому что должны были подавлять спорадические вскрикивания.

На сей раз мы закончили акт совсем по-новому: с неописуемой мягкостью, в томительно медленном ритме, высвобождая эмоции: она — в виде непрерывного крика и радостного плача, я — прерывистого воя. Вот так мы занимались любовью, и сколько времени, я не представляю, но это было поистине восхитительно. Мне казалось, во всем мире нет ничего другого, что сделало бы меня таким счастливым, только пребывание внутри женщины, ощущение, что ты — часть ее, что ты полностью принадлежишь ей, как никогда и никому раньше не принадлежал. Под занавес я расплакался. Она, наверное, удивилась, потому что начала смеяться с закрытыми глазами и бормотать: «Какое блаженство, какое блаженство, какое наслаждение, какое наслаждение», — в конце концов мы достигли наивысшей точки вместе. Мы упали в изнеможении, и я вдруг тоже засмеялся, а она последовала моему примеру. Мы были похожи на сумасшедших, давясь от взрывов смеха, подобно птицам терутеру, до тех пор, пока я, неизвестно почему в общем-то и не желая ответа, спросил ее, чувствует ли она за собой какую-либо вину. Она посерьезнела и откликнулась без малейшей задержки:

— Вину? По какому поводу?

— Не по какому, не по какому… — затараторил я, почувствовав себя полным идиотом, — глупый вопрос, не имеет значения…

— Вот именно, не имеет значения, — подчеркнула она мои слова. — Для меня теперь ничего не имеет значения, ничего.

Она закурила очередную сигарету и продефилировала в ванную комнату. Я закрыл глаза и понял, что ни о чем не думаю. Еще несколько секунд — и засну. Обычно я погружаюсь в сон сразу после того, как кончаю. Мозг бездействует, и хочется лишь одного — расслабиться. И я заснул, повторяя мысленно: «Ничего не имеет значения, не имеет значения».

Но разумеется, мне еще только предстояло узнать, насколько справедливы эти слова.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Грисельда разбудила меня часа через два. Было почти половина третьего утра, однако прохладнее не стало. Даже кондиционер не смог побороть липкую духоту.

Я быстро принял душ. Выйдя из ванной комнаты, я обнаружил, что она стоит перед зеркалом и любуется своим отражением. Она надела короткое желтое цветастое платье в форме колокольчика снизу и с большим декольте сверху. Она обожала этот наряд, и не только потому, что я его привез специально для нее из Соединенных Штатов, но и потому, что он отвечал целому ряду требований: во-первых, шел ей, во-вторых, был легок и удобен и, в-третьих, подчеркивал красоту как ног, так и груди.

— Вау… — восхитился я. — Сеньора, вы доведете меня до инфаркта.

— После этой ночи тебе никакой инфаркт не грозит. — Она открыла дверь и остановилась, освещенная фонарем, вдыхая плотный и теплый воздух, который спускался с ближайшей горы.

Я удивился. Прежде мы старались устроить так, чтобы ее в мотеле никто не увидел. Перед выходом из номера я гасил лампочку. По дороге к машине изучал окрестную темноту, сев в салон, отключал внутреннее освещение и только тогда открывал дверцу. Она бежала к автомобилю, прикрывая голову либо моей сумкой, либо своей блузкой. Теперь ее, похоже, не заботили случайные свидетели.

Когда мы сели в машину, я сказал Грис, что подобное поведение мне кажется вызывающим.

— Кому это я бросаю вызов? — сухо ответила она, словно была не в духе. — Комарам и другим ночным тварям? Этим говнюкам?

Я промолчал, дав понять, что разговор в таком тоне неуместен. В ожидании дальнейшего я закурил и пустил машину на малой скорости.

Она закурила и продолжила:

— Знаешь, до меня вдруг дошло: всю жизнь… не только с тех пор, как сошлась с тобой, всю жизнь я провела под маской, была вынуждена считаться с остальными, я никогда не делала того, что хотелось, никогда не поступала просто ради собственного удовольствия. Меня угнетали родители, монахини из монастыря Девы Марии, муж, дети, общество, весь этот дерьмовый мир… Сорок два года я стараюсь, чтобы все вокруг меня было в ажуре: семья, дом, друзья… Я пыталась всех осчастливить. Это я-то, беспечная, опрометчивая, не знающая, что такое настоящее счастье.

Она выбросила окурок за окно, грубо пошутив, как утомленный дорогой путник, и взяла новую сигарету; куря, она с силой выдувала дым.