Жаркая ночь

– Не знаю, говорил ли кто-нибудь тебе, что не всегда нужно выкладывать все, что думаешь. Иногда стоит кое о чем и умолчать. – Она прерывисто вздохнула. – Но уж поскольку мы говорим начистоту, то слово «любовь» к нашим с тобой будущим отношениям неприемлемо. Мы не любим друг друга, Рик. Ты хочешь заниматься со мной не любовью, а сексом.

– Называй это как хочешь.

– Но почему ты выбрал меня? Почему не какую-нибудь хорошую местную девушку? Которая была бы счастлива выйти за тебя замуж и нарожать тебе детишек?

Рик шагнул к ней. Энни попыталась попятиться, да некуда, он загнал ее в угол. По-прежнему не глядя ему в глаза, она сосредоточила взгляд на концах обмотанного вокруг его пояса полотенца, которое Рик придерживал рукой. Даже в темноте кухни было видно, как он возбужден.

– Потому что хорошие местные девушки меня не интересуют. Я хочу только тебя.

И единственное, что она может сделать, чтобы его желание осуществилось, это снять его руку с полотенца. Тогда оно упадет к его ногам и уже не будет пути назад.

– Не трясись так, – тихонько проговорил Рик. – Я тебя не обижу.

– А я и не боюсь.

«Врешь», – издевательски произнес внутренний голос.

Рик молча смотрел на нее, спокойный, сдержанный, но пламя свечи отражалось в расширенных зрачках, и Энни прекрасно понимала: под напускной холодностью бушует пламя.

– Не сегодня, – тихо прошептала она и вздрогнула. – Я не могу.

Рик прищурился:

– Не можешь или не хочешь? Не лги мне, Энни. Я этого не потерплю.

В груди Энни вспыхнула злость, заглушая уже охватившее ее желание.

– Не могу. Я... гм... не совсем здорова.

Вместо того чтобы отстраниться, как она ожидала, Рик приблизился к ней вплотную. Энни обдало его теплом.

– Но поцеловать-то тебя я могу?

– Думаю, что да.

О Господи, да! Снова ощутить прикосновение его горячих твердых губ к ее губам, сладость его ищущего языка, почувствовать, как по телу разливается желание...

Рик отступил, и она едва не застонала от разочарования.

– Пойду надену джинсы, – пробормотал он. – Потому что, если ты думаешь, что твои месячные меня остановят, ты глубоко заблуждаешься. Встретимся на веранде, там прохладнее.

Он повернулся к ней спиной и растворился во мраке. Энни взяла кружку с чаем, но рука так сильно дрожала, что чай пролился на стол. Тогда она поставила кружку и пошла на веранду, ждать.

Ей не показалось, что на свежем воздухе прохладнее.

Когда несколькими минутами позже Рик вышел на веранду, Энни сидела на перилах, подтянув колени к груди, в уголке, где обычно всегда сидел он сам. О Господи, как же она хороша! И такое ощущение, будто сидит на этом месте всю жизнь.

Энни выжидающе смотрела на него.

– Ты заняла мое место, – проговорил Рик и тотчас же выругал себя за эти неосторожные слова.

– А почему это место твое? – спросила Энни и уткнулась подбородком в колени, чтобы скрыть улыбку.

Ага. Так, значит, она все-таки заметила, что он дал промашку. Отведя взгляд от ее насмешливо искрящихся глаз, Рик перевел его на ее ноги, видневшиеся в вырезе халата – стройные, длинные, так и манившие пройтись руками или языком по их гладкой коже.

– Потому что я всегда здесь сидел, когда приходил на веранду со своим отцом, – пояснил он, облокачиваясь о перила, которые находились на уровне пояса, что было не очень удобно, зато скрывало от глаз Энни то, что уже не составляло для нее тайны. – Отец всегда выходил на веранду утром покурить, а я – позавтракать. Мы смотрели, как восходит солнце, а потом шли работать. Отец умер десять лет назад, а я по-прежнему прихожу сюда каждое утро понаблюдать за восходом солнца.

– Почему?

Рик смущенно пожал плечами:

– Наверное, потому, что это красивое зрелище.

– Думаю, это уважительная причина, – заметила Энни и, секунду помолчав, спросила: – А твоя мама? Ты о ней ничего не рассказываешь.

– Она умерла, когда мне было четырнадцать лет. – Даже теперь, двадцать лет спустя, при воспоминании о матери Рик почувствовал боль. – Она простудилась, потом простуда перешла в воспаление легких. Врачи сказали, что поражена сердечная мышца. Она умерла во сне.

Рик почувствовал, как Энни накрыла его руку своей теплой ладонью.

– Мне очень жаль, – прошептала она.

– Да. – В горле у него застрял комок, и Рик поспешно проглотил его. – Трудное это было время. После того как мама нас покинула, отец так до конца и не оправился.

– «Нас покинула»... – шепотом повторила Энни и покачала головой. Рик вопросительно взглянул на нее, однако она лишь спросила: – У тебя есть братья или сестры?

– Два младших брата и сестра. – Рик провел большим пальцем вокруг ее мягкой, влажной ладони. Раз, другой, третий. – Эрик живет в Миннеаполисе, работает в рекламном агентстве. Ларе – владелец компьютерной компании в Милуоки, а Ингрид живет в Канзасе с мужем и детьми. Я ее теперь редко вижу.

– Рюрик, Эрик, Ларе и Ингрид. – Энни вопросительно вскинула брови. – Слушай, а ты, случайно, не норвежец?

Рик ухмыльнулся:

– Родители были наполовину норвежцами. Мы, дети, лишь их невинные жертвы.

– Тебе подходит имя Рюрик. Хотя оно больше распространено в Исландии.