Жаркая осень 1904 года

– «Во время восьмидневной осады Самаркандской цитадели скопищами бухарцев, прапорщик Верещагин мужественным примером ободрял гарнизон. Когда третьего июня неприятель в огромных массах приблизился к воротам и, кинувшись на орудия, успел уже занять все сакли, прапорщик Верещагин, несмотря на град камней и убийственный ружейный огонь, с ружьем в руках бросился и своим геройским примером увлек храбрых защитников цитадели».

– Однако, Александр Васильевич, вы неплохо осведомлены о моей службе, – Верещагин покачал головой. – Впрочем, учитывая род вашей деятельности…

– Нет, что вы, Василий Васильевич, – сказал я, – не подумайте обо мне плохо. Просто я много читал о ваших путешествиях и сражениях, в которых вы участвовали. Мне очень нравятся ваши картины, особенно так называемый «Наполеоновский цикл».

– Вы имеете в виду те картины о войне 1812 года, которые выставлены в этом музее? – переспросил Верещагин. – Только я еще не закончил этот цикл. Часть из неоконченных картин хранится в Париже, в моей мастерской. Я намерен закончить все задуманные мною картины к столетию войны 1812 года. И обещаю вам, Александр Васильевич, что вы будете одним из первых посетителей моей выставки.

– Спасибо, Василий Васильевич, только, если вы позволите, в числе тех, кто первый увидит вашу выставку, должны быть матросы и офицеры эскадры адмирала Ларионова. Для них будет весьма интересно познакомиться с вашим творчеством. А у меня к вам встречное предложение – я могу организовать для вас посещение кораблей нашей эскадры. Думаю, что вам будет небезынтересно познакомиться не только с ними, как художнику, но и с их кораблями – как бывшему гардемарину.

– Благодарю вас, Александр Васильевич, – Верещагин крепко и с чувством пожал мне руку, – я обязательно воспользуюсь вашим приглашением. Думаю, что нам будет о чем с вами поговорить. Всего вам доброго, я очень рад был с вами познакомиться.

18 ноября 1904 года, полдень.

Великобритания,

Королевская верфь в Портсмуте

Первый лорд адмиралтейства адмирал Джон Арбенотт Фишер стоял на возвышении и наблюдал за суетой рабочих, мастеров и инженеров верфи, облепивших костяк строящегося корабля. Состоящий из коробчатого киля и торчащих вверх ребер шпангоутов, он издали был похож на скелет гигантской доисторической рыбы. Фактическая закладка, когда на стапель выложили первые элементы киля, была осуществлена еще в начале августа, через месяц после знаменитой лондонской паники, в ходе которой «Королевский благотворительный фонд в помощь содействию развития флота» пополнился значительными суммами, как внесенными истинными патриотами Британии, так и заработанными путем рискованных биржевых операций во время этой самой паники.

С тех пор количество рабочих на стапеле постоянно увеличивалось. Пятьсот человек в момент начала сборки киля, через неделю – уже тысяча сто, а еще через две недели – тысяча восемьсот. В настоящий момент на постройке трудилось почти три тысячи человек. Это было позднее многострадальное детище адмирала Фишера и гения британского кораблестроения Филиппа Уотса, о котором они мечтали почти четверть века – с момента их первой встречи в 1881 году, когда молодой инженер Уотс проводил установку успокоителей качки на броненосце «Инфлексибл», которым тогда командовал сорокалетний кэптен Фишер.

Что же касается Лондонской биржевой паники, случившейся в июле 1904 года, то это было такое же важное сражение во имя Британии, как и битва при Формозе. Битва биржевых спекулянтов была выиграна Королевским военно-морским флотом благодаря гению британских финансистов и отваге короля Эдуарда, отправившегося в пасть русскому медведю и вернувшегося оттуда живым и невредимым.

Усмехнувшись, адмирал Фишер подумал, что очень бы хотел увидеть лицо игравшего на понижение Джона Пирпойнта Моргана-младшего в тот момент, когда пришло известие о благополучном возвращении короля с русской эскадры, о полном разрешении кризиса. Паника и уныние сменились безудержной эйфорией и рушащиеся в тартарары акции взлетели под самые небеса.