Жаркая зима

Ларк едва не утонул в поднявшемся гаме, и, уж конечно, ему было не до того, чтобы хоть как-то отвечать на вопросы, подтверждать или опровергать. Зайди речь о другой даме — о любой из тех, что одаривали благосклонностью его любовные маневры, а то и сами норовили шмыгнуть в постель… О, тогда он рассмеялся бы со всеми, выдал бы убойную характеристику прелестей очередной пассии, посетовал на скуку и в очередной раз пообещал, что никогда не женится, потому что подпускать слишком близко подобных дур, да еще и не имеющих понятия о женской чести — помилуйте, господа! Но уж кто-кто, а барышня Женя подобных разговоров не заслуживала. Она была… другая.

Бокал вина помог протянуть время до того момента, когда почти все присутствующие затихли и выжидающе уставились на Ларка. Наполнив бокал вновь, он отсалютовал шутливо и сказал:

— Господа, в нашем королевстве есть люди, шутить с которыми я никогда бы не осмелился. Боюсь, господин начальник Тайной Канцелярии счел бы весьма дурной шуткой, вздумай я ухлестывать за его племянницей. К тому же виконтесса Джегейль фор Циррент, насколько я успел ее узнать, не из тех, кто слишком легко дарит свою благосклонность. Так что, клянусь вам, мои «авансы» очень сильно преувеличены молвой.

Как выяснилось, слухи о чудесно найденной племяннице фор Циррентов дошли и до Офицерского Собрания, вот только с таинственной спутницей принца ее здесь связать не догадались. Ларк слушал вновь поднявшийся гвалт и с неожиданным для него самого стыдом думал, что впервые ему неприятен тот легкий тон, которым здесь обсуждают женщин. Спор завертелся вокруг нескольких «животрепещущих» тем: девица виконтесса или вдова, набивает себе цену или и впрямь строга в поведении, какие мужчины могут ей нравиться и кто осмелился бы породниться с ее дядюшкой. В Ларке все больше бурлило раздражение, и когда фор Виттенц спросил, как можно считать барышню недотрогой, не приложив достаточных усилий для ее покорения, принц, наконец, вспылил.

— Вы отличный офицер, граф, и совершаете ошибку, свойственную исключительно военным: сравниваете сердце девушки с вражеским фортом. «Покорить», «взять контрибуцию», «она выбросила белый флаг» — готов поспорить, что барышня фор Циррент за подобные термины в отношении своего сердца размажет вас без малейшей жалости.

— Да ладно вам, ваше высочество, — добродушно отозвался фор Виттенц, — все женщины одинаковы. Если барышня держала себя недоступно с вами, это может свидетельствовать о ее трезвом разуме или некоторой холодности темперамента, а может, ей дядюшка так велел. Но, в любом случае, вы-то не вели планомерную осаду этого форта? Так что ваши утверждения, мой принц, имеют под собой весьма зыбкую почву.

— Вы хотите сказать, граф, что я совсем не разбираюсь в девушках, — Ларк слегка поклонился, и остальные грянули дружным хохотом.

— Помилуйте! Я хотел сказать, что вы совсем не разобрались в данной конкретной девушке. Вы утверждаете, что барышня фор Циррент безжалостно меня размажет? Хорошо. Я утверждаю, что если не пламенный штурм, то планомерная осада захватят ее сердце. Пари, господа? Не поздней нашей отправки к одарским границам барышня падет в мои объятия.

— Рискуете, граф, столь неопределенные сроки…

— Да нет же, господа, тут риск обоюдный, кампания может начаться уже через месяц, а может, и вовсе ближе к лету.

— Однако, дорогой граф, что вы будете делать, если сведения об этом пари дойдут до фор Циррента?

— Полноте, дядюшка нашей прелестницы не вчера родился и сам в юности был тем еще юбочником. А то он не понимает, что его племянница вызовет интерес!

— И то верно…

— Будьте осторожны, Никодес, иначе оглянуться не успеете, как проснетесь зятем фор Циррента!

— А я поставлю на мнение его высочества, я верю его оценкам.

Как это и бывает в подвыпивших компаниях давних приятелей, пари вспыхнуло и разрослось, словно само собой. Ларк еще и рта не успел раскрыть, и даже с мыслями собраться не успел, а его участие уже подразумевалось как дело решенное, и вокруг бились об заклад и записывали ставки на его или фор Виттенца победу. Отыгрывать назад было поздно.

Никодес фор Виттенц вовсе не считал себя сердцеедом и знатоком прекрасных дам, однако у него не было причин сомневаться в собственной неотразимости. Вести планомерную осаду ему не приходилось ни разу — женщины сами вешались на шею красивому и удачливому офицеру, наследнику одной из богатейших семей среди аристократии Андара. А он принимал это как должное, однако с изрядной долей презрения, с каждой «победой» все больше убеждаясь, что «все они одинаковы» и одна стоит другой. Но даже это презрение прибавляло ему шарма в женских глазах. Дамы прозвали Никодеса «ледяной красавчик» и наперебой спорили, кому же удастся растопить «это не способное к пылкой страсти сердце».