Жаркий август

Сердце у него ушло в пятки. Нельзя, чтобы его увидели голым. Что это ему стукнуло в голову?

Откуда вообще эта шальная идея? Он что, рехнулся? Ему так голову напекло, что он стал дурить? И как теперь выпутаться из этого идиотского положения?

– Сальво? Ты где? Саль…

Очевидно, увидела на земле его одежду! Она была все ближе.

Его обнаружили. Мать честная, вот это попал! Он зажмурил глаза в надежде стать невидимкой. Слышно было, как Адриана заливисто хохочет – видимо, запрокинув свою прекрасную голову, как тогда в отделении. Эх, вот бы его прямо тут же, на месте разбил инфаркт! Это был бы идеальный выход. Потом до него донесся, духмянее, чем разогретая солнцем солома, духмянее морского бриза, пьянящий аромат ее чистой кожи. Адриана приняла душ. Она стояла, должно быть, всего в нескольких сантиметрах от него.

– Протяни руку, я подам твои вещи, – сказала Адриана.

Монтальбано покорно вытянул руку.

Тогда она добавила:

– А теперь я отвернусь, не переживай.

И пока Монтальбано непослушными руками натягивал на себя одежду, ее смех, к пущему его унижению, звенел не умолкая.

– Опаздываю, – сказала Адриана, когда они подошли к машине. – Пустишь меня за руль?

Она уже поняла, что гонщик из Монтальбано никакой.

И всю дорогу – весьма недолго, поскольку в мгновение ока они уже очутились на парковке перед тратторией, – ее правая рука лежала у него на колене, а вела она одной левой. То ли от такой манеры вождения, то ли все-таки от жары комиссар обливался по́том.

– Ты женат?

– Нет.

– А девушка есть?

– Да, но она живет не в Вигате.

Вот зачем он это ляпнул?

– Как ее зовут?

– Ливия.

– Где ты живешь?

– В Маринелле.

– Дай мне свой домашний телефон.

Монтальбано продиктовал номер, она повторила.

– Запомнила.

Приехали. Комиссар открыл дверь, Адриана тоже. Вышли из машины, она положила руки ему на талию, легонько коснулась губами губ, сказала:

– Спасибо. – И рванула с места под визг шин, а комиссар стоял и смотрел ей вслед.

В участок он решил не ехать, а отправился сразу в Маринеллу. Было почти шесть, когда, надев плавки, он открыл дверь на веранду. И обнаружил там уютно устроившуюся троицу лет двадцати: двух парнишек и девчонку, которые явно толклись там целый день – и поели, и попили, и одежду развесили. На пляже с полсотни отдыхающих пытались поймать последние лучи уходящего солнца.

Песок при этом был усеян бумажками, объедками, пустыми банками и бутылками – помойка, да и только. В помойку превратилась и веранда: по всему полу бычки сигарет и косяков, банки из-под пива и кока-колы.

– Перед уходом чтоб все подчистили, – бросил комиссар, спускаясь по ступенькам к морю.

– Подчисти себе зад, – сказал кто-то из парней ему в спину.

Другой парень и девушка засмеялись.

Он мог бы притвориться, что не слышит, но вместо этого развернулся и медленно двинулся назад.

– Кто это сказал?

– Я, – сказал тот из двоих, что покрепче, с наглой рожей.

– Иди сюда.

Тот оглянулся на товарищей.

– Сейчас угомоню дедулю и вернусь.

Взрыв хохота.

Парень встал перед ним, расставил ноги пошире, вытянул руку, толкнул.

– Шел бы ты купаться, дедуля.

Монтальбано замахнулся левой, тот уклонился, и тогда правый кулак, в точности как было задумано, влепился ему в физиономию, так что парень тяжело грохнулся наземь, почти в отключке. Прямо не кулак, а дубина. Смех тех двоих резко оборвался.

– Когда вернусь, чтобы все было убрано.

Чтобы добраться до мало-мальски чистой воды, пришлось заплыть подальше, потому что у берега качалась на волнах всякая гадость: от какашек до пластиковых стаканчиков.

Прежде чем плыть обратно, Монтальбано осмотрел берег, выискивая, где поменьше людей, а значит, и вода, возможно, чище. Правда, в результате пришлось полчаса брести до дома вдоль моря.

Ребята уже ушли. И на веранде было прибрано.

Под душем, который так и не стал ни капли прохладнее, комиссар подумал об ударе, которым вырубил парня. Неужели он все еще силен? Потом понял, что дело не только в силе – так, одним махом, вышло все напряжение, скопившееся за этот долгий праздничный день.

15

Поздним вечером семьи с хнычущими и орущими отпрысками, поддатые драчуны, парочки, прилипшие друг к другу так, что между ними и ножа не просунуть, мачо-одиночки с телефоном у уха, еще парочки с гремевшими на всю громкость радио, СD-плеерами и прочей звуковой аппаратурой наконец-то покинули пляж.

Они ушли, но весь мусор остался.

«Мусор, – подумал комиссар, – это теперь верный знак, что здесь ступала нога человека: говорят, и Эверест давно превратили в помойку, даже из космоса сделали свалку».

Через десять тысяч лет о том, что когда-то на Земле жили люди, можно будет догадаться лишь по гигантским кладбищам битых автомобилей – дошедшему из глубины веков памятнику нынешней цивилизации.

Посидев немного на веранде, Монтальбано почувствовал запашок: хотя скопившегося на пляже мусора в темноте было не видно, на жаре он ускоренно разлагался, и вонь явственно ощущалась.

На улице теперь не посидишь. Впрочем, в доме тоже: если задраить окна, чтобы не проникало зловоние, от накалившихся за день стен тоже будет не продохнуть.