Жаркий август

Монтальбано сбежал.

Видать, бедняга и впрямь натерпелся от его коллег!

Пятна на рубашке широко расплылись, так что спереди она получилась одного цвета, а сзади – другого.

Пришлось ехать в Маринеллу переодеваться. Там он застал Аделину, которая мыла полы.

– Комиссар, это что же, вас яйцами закидали?

– Да так, бедолага один. Пойду переоденусь.

Он ополоснулся из шланга горячей водой, надел чистую рубашку.

– Пока, Адели.

– Синьор комиссар, предупредить хотела, что завтра прийти не смогу.

– Что так?

– Поеду навещу своего старшенького, он в Монтелузе сидит.

– А младшенький твой как?

– Тоже сидит, но только в Палермо.

У нее были два сына, оба уголовники, которые так и жили: то один сядет, то другой.

Монтальбано тоже случалось пару раз упечь их за решетку. Но они все равно души в нем не чаяли. Сына одного из них он даже крестил.

– Привет передавай.

– Не сомневайтеся. Хотела только сказать: раз уж я не приду, наготовлю тогда побольше.

– Только что-нибудь холодное, чтобы не испортилось. – И он снова отправился в Пиццо, прихватив на сей раз плавки.

Мимо дома крестьянина он промчался, поддав газу, – а то пальнет еще, чего доброго. Миновал и дом Адрианы с наглухо закупоренными дверями и окнами, остановился у последнего дома.

Ключ у комиссара был, так что он зашел, переоделся, по каменной лестнице спустился на пляж. Народу на пляже было уже мало, в основном иностранцы. Для сицилийцев летний сезон кончается с Успением, хоть бы потом и жарило пуще прежнего.

Еще тогда, когда он в самый первый раз приехал сюда с Калларой, здешнее море запомнилось ему своей умиротворенностью и чистотой. Он вошел в воду и поплыл.

Плавал, пока кожа на кончиках пальцев не сморщилась – верный знак, что пора возвращаться на берег.

Изначально комиссар думал принять холодный душ и отправиться в Маринеллу поесть вкуснятины, что наготовила Аделина. Но подъем по лестнице под стоявшим в зените солнцем совершенно разморил его и расслабил. Войдя в дом, он первым делом рухнул на двуспальную кровать.

Заснул он в половине третьего, а проснулся почти в пять. Его голое тело оставило на матрасе влажный отпечаток. Долго-долго стоял под душем, израсходовав всю воду в баке, но, как ни крути, дом был не его, к тому же нежилой, так что никаких угрызений совести Монтальбано не испытывал.

Пора было ехать в участок. Выйдя на улицу, он увидел, что перед домом стоит чужая машина, которую он вроде бы уже где-то встречал, но не помнил, где именно.

Никого рядом не было. Возможно, эти люди спустились на пляж.

Потом он заметил, что из розетки рядом с дверью торчит штепсель, а провод заворачивает за угол дома. Подсветка нижнего этажа, не иначе.

И кто бы это мог быть? Явно не криминалисты.

Комиссар предположил, что сюда тайком прокрался какой-то журналюга, охочий до снимков «сцены, где разыгралась кровавая драма», и тут же рассвирепел.

Да как он посмел, подлый шакал?!

Монтальбано сбегал к машине, достал из бардачка пистолет и сунул за ремень. За углом провод тянулся дальше, вдоль стены и, перевалив через доски, уходил в окно нижнего этажа, служившее входом.

Комиссар тихонько слез вниз, в санузел. Осторожно высунул голову и увидел в гостиной свет.

Этот паскуда фотограф наверняка щелкает сундук, где лежал труп, – еще бы, такая сенсация!

«Я тебе покажу сенсацию!» – решил комиссар. И сделал одновременно две вещи.

Во-первых, кинулся в гостиную с воплем «Руки вверх!». А во-вторых, выхватил револьвер и выстрелил в воздух. И то ли из-за гулкого эха в пустом помещении, то ли оттого, что полиэтилен, которым был обтянут нижний этаж, не давал звуку рассеяться, выстрел получился оглушительный – можно было подумать, что рванула мощная бомба.

Первым перепугался сам Монтальбано, которому показалось, что револьвер взорвался у него в руке. Совершенно оглохнув от грохота, он вломился в гостиную.

Устрашенный фотограф выронил фотоаппарат и, дрожа всем телом, опустился на колени, уткнувшись лбом в пол и подняв руки.

Прямо как араб на молитве.

– Вы арестованы! – крикнул ему комиссар. – Я – Монтальбано!

– За… за… – залепетал человек, едва приподняв голову.

– За что?! Хотите знать за что? За то, что вы проникли сюда, сорвав печати!

– Но… но… там не…

– Но там не было печатей! – подтвердил дрожащий голос, идущий непонятно откуда. Монтальбано огляделся по сторонам, но никого не увидел.

– Кто это сказал?

– Я.

И из-за стопки рам выглянула голова синьора Каллары.

– Комиссар, поверьте, не было там печатей! – повторил он.

Тут-то Монтальбано и вспомнил, что, погнавшись за Адрианой, не успел вернуть печати на место.

– Небось мальчишки сорвали, – сказал он.

Мощная лампа в гостиной еще сильнее грела и без того жаркий воздух. Даже говорить было трудно – в горле тут же начинало першить.

– Пойдемте-ка отсюда, – сказал комиссар.

Поднявшись на верхний этаж, все выпили по большому стакану воды и уселись в гостиной с распахнутой дверью на террасу.

– Меня чуть кондрашка с перепугу не хватил, – сказал человек, которого Монтальбано принял за фотографа.

– Да и меня тоже, – подхватил Каллара. – Каждый раз, как сюда приезжаю, мне аж дурно становится.