Жаркое лето

Вечер уже разливал по селу густую мглу. В избах замерцали огоньки.

Где же он может быть?

Ванята отправился к колхозной конторе. Там было темно. Только в крайнем окошке теплился желтый тусклый свет. Наверно, от настольной лампы.

Ванята кружил возле конторы, не решался войти. Остановится возле окна, подумает и снова идет прочь. Под ногой щелкнула какая-то ветка. Ванята вздрогнул и присел от неожиданности на корточки. Тотчас распахнулись обе половинки окна и появился в нем Платон Сергеевич.

— А ну иди сюда, злой разбойник! Не прячься, я тебя разоблачил!

Ванята смущенно поднялся.

— Иди, иди! Нечего тут ходить и подглядывать. Давай руку. Вот так… Куда же ты, леший! Тут цветы. Не видишь?

Ванята стоял в комнате перед Платоном Сергеевичем.

— Ты садись, — сказал парторг. — Вот сюда, на диван. Я, брат, тебя давно поджидаю…

— Шутите?

— Чего ради! Познакомились, сказал — будем дружить, а теперь и носа не кажешь…

Платон Сергеевич сел напротив, смотрел, прищурив глаза.

— Матери повестку прислали, — сказал Ванята. Сказал — как камнем в воду запустил. Без всякой подготовки и вводных предложений. — В райцентр вызывают.

Платон Сергеевич быстро вскинул голову. На худой длинной шее его вздулись жилы.

— Прислали? Я ж ему говорил! Я ж ему звонил этому прокурору!

Парторг поднялся, сел к накрытому красным кумачом столу, взял телефонную трубку.

Повертел ручку, подул в решетку и сказал кому-то далекому, на другом конце провода.

— Разыщите Тищенко… Знаю, что поздно. Из-под земли достаньте. Ладно? Ну спасибо, я подожду.

Платон Сергеевич положил трубку на место и сказал Ваняте:

— Сейчас найдут. Не переживай.

— А ее не будут судить? — шепотом спросил Ванята.

— Чудак ты! Это только раньше кого попало за шиворот хватали. В пятнадцатом веке, представь себе, даже петуха судили.

— Ну да! — кисло улыбнулся Ванята.

— Точно! Придрались, как будто бы петух яйцо снес, и давай его мурыжить… Речи, обвинения, свидетели. Приговорили, в общем…

— В самом деле?

— Исторический факт. В Базеле это было, в Швейцарии. Признали петуха виновным. Оттяпали голову топором и крышка. Понял?

Зазвонил телефон. Парторг встрепенулся и потянулся рукой к трубке.

— Здравствуй, Тищенко! Ты чего же это повестки Пузыревой шлешь? Трунов жалуется? Это я без тебя знаю… Ладно, ладно, не пугай. В сухую погоду грязи боишься. Пузыреву мы никуда не пустим. Завтра на правлении колхоза субчика этого слушать будем. Вот-вот, приезжай сам, поможешь разобраться. До завтра, в общем. Будь здоров!

Платон Сергеевич положил трубку и покачал головой.

— Не жизнь, а сквозняк, — сказал он. — Аж руки от злости дрожат. У тебя так бывает? Вот видишь, я тоже за тобой замечал. Колючий ты какой-то, как еж. И Сотник тебе чем-то не угодил, и Пыховы… Так, брат, со всем светом перессориться можно.

— Я с Пыховыми не ссорился. Кто вам сказал?

Платон Сергеевич задвинул ящик стола, щелкнул ключом, подошел к Ваняте.

— Сиди, сиди. Сейчас проверим — еж или нет!

Он коснулся ладонью Ванятиной щеки, потрогал теплыми пальцами подбородок. Ванята невольно улыбнулся, посмотрел снизу вверх на парторга.

— Ну, что?

— Странно! — сказал парторг. — Колючек еще нет. — И рассмеялся вместе с Ванятой. — Пошли ко мне чай пить. Конфетами угощу. Целый склад у меня. В больницу натаскали.

Ночь накрыла землю черной душной попоной. В избах светились огни. Платон Сергеевич шел, обняв Ваняту, на ощупь угадывал в темноте тропку.

— Ты, Ванята, смелей ходи по земле, — оказал он. — Мнет тебя жизнь, ломает, а ты — держись. Так-то! Думаешь, зря я тебе рассказываю? Нет… Растет человек, и ему про все надо узнать — и про жизнь, и про смерть… Хитрить нам и в кошки-мышки играть нечего. Верно? Какая твоя точка зрения?

Ванята молчал, не знал, что ответить.

Платон Сергеевич жил в маленьком рубленом доме. Кровать возле стенки, стол с кучей книжек и бумаг; на стене висела на длинном ремне полевая сумка и, наверно уже просто так, для виду — бинокль.

Ванята украдкой разглядывал нехитрое убранство холостяцкого жилья — крохотный приемник на тумбочке, стакан с тремя красными гвоздиками, пепельница из морской ракушки, фотография в фанерной, затейливо выпиленной лобзиком рамке. На карточке была снята женщина в белой, по-крестьянски повязанной косынке, девочка с кружевным воротничком и мальчишка с круглыми озорными глазами.

— Кто это? — спросил Ванята.

Платон Сергеевич поставил на электрическую плитку чайник, подошел к Ваняте.

— Это мои… Это — жена, это — Федюха, а это — Наташа. В сорок третьем снимались. Последняя карточка…

— Они погибли?

Платон Сергеевич вздохнул. Поправил красные цветочки в стакане с водой.

— Нет больше их.

Долго он стоял молча за спиной у Ваняты. Видимо, тоже рассматривал фотографию, что-то вспоминал. Потом ушел в угол, где стояла на табуретке электрическая плитка, фыркал, собирая под крышкой горячий пар, чайник.

Платон Сергеевич принес на стол чашки, положил непочатую коробку конфет.

— Сейчас мы с тобой попируем. Потерпи чуток.