Жаркое лето 1762-го

— Хорошо, пусть что было, то было. Время было очень непростое, у меня у самой голова постоянно шла кругом. Да и у тех, кто надоумил вас на все это, тоже многое тогда перепуталось. А теперь мы забудем об этом. Закроем, как книгу. И теперь я только вот о чем хочу у вас спросить: где вы были вчера ночью?

Иван молчал. Царица нетерпеливо поморщилась и продолжала быстро, даже раздраженно:

— Хорошо! Тогда спросим вот так. Вчера ночью в некотором месте произошло, скажем так, весьма серьезное, очень непростое событие. И мне о нем было доложено. Вашим большим недоброжелателем! Вы понимаете, о ком я веду речь. И вот он мне доложил об этом, но я имею очень веские причины не доверять его словам. А вот вам я бы сразу поверила. Если бы вы только заговорили.

Иван молчал. Ему было очень страшно молчать. Но говорить было еще страшнее. И противно!

— Хорошо, — сказала царица. — Я вас понимаю. Я знаю: вы мечтаете об отставке, о женитьбе, об имении. — И тут она быстро спросила: — Хотите тысячу душ?!

Иван подумал, усмехнулся и ответил:

— Тысячу! Да тут с одной своей не знаешь, как справиться.

— А две тысячи? — спросила царица уже медленно и со значением. И так же со значением прибавила: — Я не шучу.

Иван молчал. Тогда она спросила:

— А на дыбе вы бывали?

— Нет, — сказал Иван. — А что?

Она помолчала, ответила:

— Так, ничего. Это я просто к слову.

И больше она уже ничего не говорила, а только смотрела на Ивана. А Иван смотрел на нее. Потом он сказал:

— Я ничего нигде не видел. И ничего не знаю. А если вы хотите со мной что-то сделать, то делайте. Ибо на то ваша монаршая воля. Но только со мной!

— Вот даже как! — сказала она тихо. — Вот вы какой чистенький да благородный. А я какая низкая и гадкая. Глупец! Вы ровным счетом ничего не понимаете! Эти мерзкие паркетные шаркуны, эти букашки, втянули вас в эту грязную, подленькую игру, в которой они не видят дальше собственного носа! Но их тьма и тьма, их легион. А я одна! И что я могу одна против них всех?! Это же только так говорится, будто я самодержавная владычица! Какая я самодержавная?! А вы, конечно, в это верите! Ведь верите, что я самодержавная и всемогущая?!

Нет, отрицательно покачал головой Иван, нет, не верю…

И вот тут она вскочила и закричала ему:

— Вон! Вон отсюда! Немедленно! И чтобы я вас больше никогда не видела! — и указала на дверь.

И Иван, а чего было делать, развернулся и пошел к двери.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ Триста лет

И больше никто его не видел. А на следующий день пропала и его невеста Анюта. Случилось это так: она вдруг быстро собралась и пошла в церковь, а из церкви уже не вернулась. Про церковь же рассказывали вот что: Анюта там была, молилась, потом к ней подошел какой-то господин и что-то ей сказал, она сразу закрыла лицо руками и некоторое время так стояла, а потом убрала руки, что-то ему ответила, еще раз перекрестилась, низко поклонилась образам — и вышла вслед за этим господином. И как вышла, так сразу пропала. Говорили, что возле церкви ее ждала тройка — ее и того господина, который отвез ее неизвестно куда. Точнее, тут же добавляли знающие люди, ее отвезли туда, куда прежде отвезли ее жениха, а оттуда, как известно, еще никто не возвращался. А что натворил ее жених? — спрашивали другие люди. А что, им отвечали, вы разве не знаете? Ну так вам тогда лучше и не знать, ибо чем дальше от такого держитесь, тем вам спокойнее.