Жаркое лето в Берлине

Сидя в машине, она пыталась разработать план действия, но ее мысли путались. В воображении неотступно стоял образ согбенного старика, которого избивали молодые хулиганы с взлохмаченными волосами, нависшими на глаза. Зачем поехала она сейчас к профессору, с которым случайно встретилась несколько недель назад? Она не могла этого объяснить. Ее старой привязанности к нему было слишком мало, чтобы объяснить такой порыв жалостью к нему. Она сама себя не понимала. Ей хотелось сделать нечто большее, нежели только выразить свое сожаление и предложить свою помощь. Но чем она может быть полезна ему? Не предложить ли ему деньги? Но ведь он больше всего нуждается в защите против возрождающихся сил зла, погубивших его? Чем она тут может помочь ему? Прежде зло было безликим. Теперь у него есть лицо. Много лиц. Физиономии, которые она видела в баре и в Weinstube, проносились перед ней, как разрозненные кадры кинофильма: лицо принца, лицо Вильгельма, лицо Гунтера, безвестные лица.

— Куда вам нужно ехать? — спросил Ганс.

— Сначала мне нужно купить ананасов и сластей (она помнила, что профессор любил ананасы). А дальше? Не знаю точно, но это где-то неподалеку от Юнкер-Риттерштрассе.

— В таком случае я сперва отвезу письмо матери. Это немного в стороне от нашего пути.

— А что, в газетах много писали о нападении на профессора? — спросила Джой.

— Смотря какую газету читать. В газете, которую читают в нашем доме, была коротенькая заметка в конце сообщения о демонстрациях, инспирированных коммунистами и направленных против министра по делам беженцев. Все, что идет вразрез с политикой нашего правительства — будь то протест против мобилизации, либо против атомного вооружения, либо против бывших нацистов, занимающих высокие посты — все это приписывается проискам коммунистов. Меньше хлопот!

В заметке все объяснялось несчастным случаем, в котором повинен сам профессор, и выражалось сожаление, что он оказался в связи с неблаговидными людьми. Прочие газеты, каждая по-своему, излагали происшедшее. По этому поводу поступило много протестов.

Он остановил машину у роскошной виллы, где у ворот стояли два американских часовых и двое у входа в дом.

— К сожалению, я не могу взять вас с собой. Легче попасть на небо, чем в этот особняк. Но я не задержусь.

Пропуск он показал дважды: у ворот и при входе в дом. Часовые щелкнули каблуками и отдали честь. Джой без особого интереса наблюдала за людьми, входившими в особняк и выходившими из него: все были элегантно одеты, все необыкновенно искусно щелкали каблуками.

Ганс вернулся, преодолев два упомянутых уже заграждения. Машина тронулась.

Обогнув разбомбленный район, он остановил машину перед магазином с соблазнительной витриной из фруктов и всяких сладостей.

Джой внимательно выбирала ананасы. Все они были или перезрелые, или недозрелые. Она выбрала лучшие; затем, вспомнив о Петере, купила коробку шоколадных конфет и пачку мороженого.

— Цены фантастические! — сказала она Гансу, принимавшему у нее покупки.

— Но не для американцев и спекулянтов, нажившихся на войне, — сказал он с обычным спокойствием. Когда они сели в машину, он раскрыл справочник.

— Гм… я так и думал. Рядом с Кохштрассе.

— Это далеко?

— Нет. Как и наш дом — в американской зоне.

Они кружили по улочкам и закоулкам, которые становились все уже и все грязнее, чем дальше они ехали.

— А что думают обо всем этом ваши университетские друзья? — спросила наконец Джой.

— О том, что произошло с профессором?

— Да.

— Некоторые негодуют, но про себя. Мы должны соблюдать осторожность, как вы сами это сказали, если хотим остаться целыми в этих джунглях, из которых только и думаешь, как бы выбраться поскорее. Мы не хотим загнивать заживо, расплачиваясь за прошлые грехи, в которых мы неповинны, не хотим и погибнуть, осуществляя планы завтрашних реваншистов. Мы хотим жить и смеяться, как все люди. А тем временем мы помогаем всем, чем можем, смельчакам, которые отважно выступают с протестами.

— А кто же эти смельчаки?

— Существует социал-демократическая организация молодежи «Falken»[20]. Молодые коммунисты, религиозные организации. Недавно в Дахау две тысячи членов этих организаций собрались на митинг протеста против политики нынешнего правительства, которая, как это понимает всякий, приведет нас к войне. Они выступают против всеобщей воинской повинности — в Восточной зоне этих проблем не существует, — с протестом против реабилитации военных преступников в Бонне, против попытки запретить VVN[21], лидером которой был ваш профессор.

— Стивен рассердился, когда я назвала молодчиков, которых мы видели в Weinstube, маньяками. Кто прав, я или он?

Ганс пожал плечами.