Жаркое лето в Берлине

— Сказать, что эти люди маньяки, значит, ничего не сказать. Гитлер многим казался бесноватым, пока не стало слишком поздно. Стивен прав. В ту ночь вы видели викингов. Сейчас в Федеративной республике насчитывается тридцать таких организаций молодежи. Правительство признает все эти организации, они действуют легально. Возглавляют их бывшие фюреры гитлерюгенд или бывшие эсэсовцы. У них свои газеты. Можете купить их в любом киоске. Все они почитатели Гитлера. Гитлер — их бог. Все их газеты — антисемитские, антибольшевистские, все — поджигательские, все реваншистские.

В прошлый месяц в Тевтонском лесу «Коричневая рука» организовала фашистский съезд, на котором присутствовали английские, шотландские, скандинавские, французские и голландские фашисты. Не удивлюсь, если в ближайшее время наши западные союзники получат неприятный сюрприз.

Но самое опасное не в этом.

Ганс помолчал, в его глазах промелькнула тревога.

— Следуя старому гитлеровскому образцу, коррупция начинается с самых низов. Каждая школа, каждый университет — полигон. Большинство наших школьных преподавателей и университетских профессоров были активными нацистами, такими они и остались. Если бы вы могли почитать наши учебники истории, вы бы поняли, что ни один немецкий ребенок — если у него нет такой бабушки, как моя, — не знает правды о преступлениях нацистов. В двух самых популярных учебниках об этом вовсе не упоминается. Там нет ни слова и о газовых камерах. Не говорится и о зверствах, которые мы совершали. За все свои школьные годы я ни разу не слышал, что мы уничтожили девять миллионов заключенных в наших концентрационных лагерях.

Озабоченное выражение преждевременно омрачило юное лицо Ганса. Слушая его, Джой подумала, что Ганс старше ее.

— Как трудно узнать, в чем же истина? — сказала она в раздумье.

— Вы хотите сказать, что неприятно поверить истине?

— Не совсем так. Но многие, не только здесь, но и в Австралии, все объясняют коммунистической пропагандой.

— Для женщины демократической страны вы недурно натасканы.

Он замедлил ход, чтобы спросить у бедно одетой старушки с сумкой, нагруженной хлебом, как им проехать по такому-то адресу.

— Nein, nein, — сказала она и указала на узенькую уличку, которую скорее можно было назвать переулком.

— За следующим перекрестком советская зона, — пояснил Ганс, когда они проезжали по пустырю, где почерневшие руины пострадавших от бомбардировки домов создавали причудливый архитектурный ансамбль, а потрескавшаяся от жары земля поросла бурьяном. Только теперь перед Джой предстало зловещее зрелище последствий войны, зияющие раны и развалины. Уцелевшие дома были серые, словно посыпанные пеплом, с отбитой штукатуркой. На здании кинотеатра висела броская афиша, на которой гангстер расправлялся со своей жертвой, а развязная девица демонстрировала свои обнаженные прелести.

Ганс свистнул и продекламировал:

— «Так молода и так развратна!» Вот она, западная культура! Ее надо принимать вместе с дозами чикагских гангстерских фильмов. А рядом музыкальный автомат, здесь жители Восточной зоны, если им заблагорассудится, могут пополнить свое музыкальное образование. И тут же магазин с последними моделями из Голливуда по ценам, достаточно вздутым, чтобы поощрять юных девиц выходить на панель, а молодых людей заниматься контрабандой и шпионажем. У нас имеются шпионские организации на любой вкус.

Он остановил машину возле убогой лавчонки, где в окне, кроме капусты, картофеля и лука, почти ничего не было, и спросил у хозяйки, расположившейся со своим товаром прямо на дороге, как ему проехать.

— Она говорит, что дальше машина не пройдет. Вам придется пройти пешком через дорогу, а там посреди пустыря вы увидите дом, на крыше которого выросло дерево.

— Но ведь в этот дом попала бомба? — сказала Джой.

— Ну и что ж! Попала. Здесь все разрушено бомбежкой. Это был рабочий район.

— А жить здесь безопасно? Как вы думаете?

— Если вы говорите вот об этом доме — относительно безопасно. Снесены только верхние этажи. Подвалы и первые этажи еще достаточно крепкие, в них жить еще можно.

Джой неохотно вышла из машины, задумавшись над словами Ганса.

Среди этих развалин в центре большого города она впервые почувствовала безрассудность своего порыва.

— Ганс, а для нас здесь не опасно? В конце концов профессор…

— Опасно? Для вас? Ничуть. У вас британский паспорт, а мы показываем иностранцам только самое лучшее.

— А для вас?

— Если бы открылось, что я, как и вы, впутан в эту историю… — Он поджал губы. — Мы не очень-то церемонимся со своими собственными крамольниками.

— Как жаль, что я впутала вас. Вам лучше уехать.

— Уеду, как только увижу, что вас впустили в дом. Я не унаследовал ни одной из героических черт нашей семьи, но все же я не оставлю вас: все может случиться. Помашите мне, если все сойдет благополучно; и, если вам понадоблюсь, позвоните вот по этому номеру.

Дрожащими губами она произнесла несколько слов благодарности.