Жатва

Он не мог себе представить жизни с другой женщиной. Несмотря на ее невозможный характер в Евфро-синье были неиссякаемые запасы веселья, энергии и находчивости; она никогда не унывала, не выносила бездействия, сама не знала скуки и другим не давала скучать. Вокруг нее все шло колесом и все бурлило, для всех она находила занятие и всех вовлекала в свою кипучую деятельность.

— Смотри, Петро, если ты мне изменишь, худо тебе будет, — как-то шутя пригрозила она ему.

— Мне с одной с тобой столько мороки, что едва душа в теле! Какие уж там другие! — отшутился Пётр, но он не шутя знал, что никто не заменит ему Евфросинью. Иногда, поссорившись с ней, он пытался представить на ее месте Татьяну или Веру и тут же отвергал это представление:

«Либо запью, либо с бабами закручу, либо сбегу со скуки. Никто, кроме Евфросиньи, меня не удержит, и ни с кем мне не жить!»

Особенно плохо ему приходилось с тех пор, как Евфросинья стала трактористкой.

Еще до отъезда на курсы она уже смотрела на всех свысока и пренебрежительно говорила:

— Полеводы! Это разве специальность? Одна отсталость!

Вернувшись же с курсов, где она овладела двумя специальностями — тракториста и комбайнера, — она так возомнила о себе, что домашняя жизнь Петра превратилась в пытку. Он вполне понимал всю серьезность своего положения. Развестись с женой он не мог, и жить с ней становилось невозможно. Хуже всего было то, что он знал ее и другой — кроткой, преданной, веселой. Такой она бывала с ним в редкие хорошие минуты, такой она бывала всегда с теми, кто пользовался у нее непререкаемым авторитетом: с Настасьей, с Авдотьей, с Валентиной. У Петра был только один выход из трудного положения: надо было завоевать у нее такой же авторитет и во что бы то ни стало доказать своё превосходство над ней в зрелости суждений, в уме, в опыте.

Петр понимал это, и в противовес отчаянному характеру жены в нем вырабатывались вдумчивость и спокойствие, и подчас, стискивая зубы, он противопоставлял ее скандальному натиску свою нерушимую выдержку. Евфросинья торжествующе ткнула в лицо мужу акт:

— Вота!

Он не спеша прочитал акт. С подчеркнутым спокойствием коротко сказал:

— Не признаю.

— Как это ты не признаешь?! — На пороге появился Василий, и Евфросинья атаковала его: — Василь Кузьмич, что это твой бригадир самовольничает?

«Василий ее приструнит! — подумал Петр. — Она его побаивается — обжигалась на нем».

Пока Василий читал акт, поставив одну ногу на весы и хмуря брови, Евфросинья и Петр стояли друг против друга, прислонившись к высоким переборкам закромов, а девушки из молодежной бригады смотрели на них во все глаза. Они жалели своего бригадира, негодовали на Евфросинью и наслаждались неожиданным зрелищем.

— Что ж это, Петро?! Акт! — укоризненно сказал Василий.

Петр и бровью не двинул:

— Не признаю.

— Почему не признаешь?

— Имею ихний часовой график. По графику, они должны сеять второе поле в семь часов. К семи я бы семена обеспечил.

— А если мы график перевыполняем? Что же теперь, трактористам нельзя график перевыполнять?

— А откудова мне известно, что они график перевыполняют?

— Должно быть известно, — сказал Василий.

Петр был уверен в том, что Василий встанет на его сторону. Кому же и защищать своих колхозников, как не председателю? Трактористы — вообще такой народ, что им палец в рот не клади, а в данном случае собственная правота казалась Петру несомненной.

Позиция Василия и удивила и возмутила его.

— Да ты что, брательник? — сорвался он. — Ты телевизора мне еще не покупал, чтобы я мог глядеть вперед за четыре километра!

— А почему с утра не побывал на поле? Почему я и другие бригадиры на заре поспеваем обойти поля? Поспел бы с утра в поле, все бы тебе было ясно. Насчет семян и насчет графика договорился бы.

— И я всегда поспеваю с утра, а нынче у меня сеялка сломалась… С ней возился…

— Это, друг, не причина. Акт придется подписать.

Василий хорошо помнил разговор о взаимной требовательности, который вел он с Настасьей в демонтажно-монтажном цехе в присутствии партактива. Слова у него не расходились с делом.

Он подписал акт и вручил его торжествующей Ев-фросинье. Петр со зла так двинул мешки, что зерно струей потекло на пол. Василию стало жалко брата.

— Ничего не поделаешь, Петрунька. Простой по нашей вине — это факт. Кто назад тянет, тот всегда неправ.

Тем временем Евфросинья, воодушевленная успехом, присела у весов и с вдохновенным лицом что-то царапала на листке бумажки. Исписанную четвертушку она протянула Василию. Он нахмурился:

— Это еще что?

— Еще акт!

Евфросинья: как видно, вошла во вкус. Добившись одной удачи, она тотчас захотела другой.

Василий взял у нее бумагу.

«Составлен настоящий акт в том, что вчера, в четыре часа дня, в комсомольской бригаде Первомайского колхоза в течение получаса простояла конная сеялка», — Василий прочитал и молча уставился на Евфросинью. На лбу у него появилось красное пятно.

— Так то же не МТС, не трактор, то наша колхозная бригадная конная сеялка! Какое она имеет касательство до МТС и до тебя?

Тут не выдержала даже тихая Вера Яснева: