Жатва скорби

Но справедливости ради признаем, что выкупные платежи были непомерно большими (хотя как раз западных областей, в том числе правобережной Украины, в силу особенностей тамошней исторической ситуации, это обстоятельство не коснулось), и они лежали тяжелым бременем на крестьянстве. Более того, начавшийся после освобождения бурный демографический рост крестьянского населения повлек за собой уменьшение размеров крестьянских наделов (в черноземных районах страны они уменьшились примерно на четверть). Накапливались недоимки. Наконец, правительство, хотя и с запозданием, отреагировало на эту ситуацию, и после ряда указов недоимки, а потом и самые выкупные платежи были сначала сокращены, а впоследствии вовсе отменены.

Выше упоминался демографический рост: между 1860–1897 гг. крестьянское население европейской части империи увеличилось с 57 до 79 миллионов человек, и тогда-то стала чувствоваться в стране нехватка сельскохозяйственных земель. Отметим, однако, что в 1877 году, например, средний крестьянский надел в России составлял около 35 с половиной акров, то есть примерно 16 га на хозяйство, а – для сравнения – во Франции в том же году средний размер всех хозяйств, как крестьянских, так и помещичьих, составлял менее 9 акров, то есть примерно 3,6 га. При этом три четверти земельных наделов во Франции, то есть участки подавляющего большинства французских крестьян, не превышали в это время 5 акров – чуть больше 2 га. Так что даже если принять справедливые поправки на лучшие климатические и природные условия во Франции, все равно получается, что по сравнению с европейскими достижениями русский крестьянин тогда не умел эффективно использовать даже ту землю, что у него уже имелась.

Но это, так сказать, относительные по отношению к Европе показатели. В абсолютных же цифрах был заметен впечатляющий рост именно в эффективности сельского хозяйства по сравнению с крепостным периодом: в 1861–1870 гг, (когда действовал еще полукрепостнический, так называемый «временно-обязанный» порядок) объем сельскохозяйственной продукции, собираемый с акра крестьянского надела (акр равен примерно 0,405 га), составлял 387 фунтов, то есть примерно 175 кг. Через четверть века, в 1896–1900 гг., он увеличился до 520 фунтов (236 кг), то есть более чем на треть. Кроме того, сам факт формального уменьшения надела не полностью отражал реальную экономическую ситуацию, поскольку, помимо собственного надела, средний крестьянин, как правило, еще арендовал землю – примерно один акр арендованной земли шел в добавку к шести, находившимся в его законном владении. Часть крестьян имела приработок, именно сдавая свою землю в аренду, а кроме того, они могли подработать, нанимаясь в батраки (таких батраков относительно было не слишком много – меньше двух миллионов). В целом, однако, крестьянству России, конечно же, жилось тяжело и трудно: достаточно напомнить, что на один двор в среднем приходилось всего одна лошадь.

После отмены крепостного права сельские общины продолжали нести ответственность за выплату налогов и за дела местного самоуправления. Манифестом 19 февраля предусматривалось создание «сельскохозяйственного собрания» из глав хозяйств (по-украински «громады») для ведения местных дел. Еще в 1905 году свыше трех четвертей этих общин относились к так называемым «передельным», хотя половина из них не устраивала реальных «переделов» с самой отмены крепостного права[2]. Надо заметить, что на Украине общинное владение землей было распространено меньше, чем в собственно России, а в районах к западу от Днепра в 1905 году им вообще было охвачено меньше четверти хозяйств.

Это следование вековым общинным традициям заставляет иногда предполагать, что в своих общинах крестьяне жили в полном отрыве, в изоляции от городского, быстро развивавшегося мира. Но как далеко такое представление от действительности! Русские мужики куда в большей мере, чем европейские фермеры и бауэры, постоянно появлялись в городах, где устраивались сезонными работниками – на стройки, фабрики, в торговлю, плотничали и т.д. В северных же районах России, где сельское хозяйство не могло прокормить работников, почти все крестьянские хозяйства подрабатывали, как тогда говорили, «на стороне», то есть преимущественно в городах: там они добывали в среднем 44 процента своих доходов. Но даже в степных, плодородных районах три четверти хозяйств подрабатывало аналогичным образом, хотя здесь эти занятия приносили только 12 процентов общего дохода.

Вот несколько примеров. В 1912 году в 90 процентов всех крестьянских дворов Московской губернии кто-то в семье занимался несельскохозяйственным трудом «на стороне». Другой пример. В конце первого десятилетия 20-го века треть коммерческих и промышленных предприятий Москвы принадлежала членам крестьянского сословия, причем крестьяне составляли самый высокий процент среди владельцев торговых и промышленных предприятий (правда, если исключить из этого расчета текстильные фабрики)[3].

* * *