Жаворонки ночью не поют

Вечером, после похорон, они вчетвером сидели у Риты на веранде. Если бы она была жива, то восторженно закричала бы:

– Ребята, смотри-и-ите, какая луна-а!

Но Рита ушла от них навсегда, а они собрались в её доме, чтобы поддержать родителей подруги и последний раз почтить память о ней воспоминаниями.

На веранду вышел Пётр Петрович и тихо проговорил:

– Сидите, сидите, ребята. Я просто постою немного с вами.

Всем хотелось говорить о Рите, но говорили мало, потому что трудно было произнести слово «была». Нелепая смерть Риты словно оборвала какие-то струны внутри у каждого. Молчаливее всех был Паша. Он, кажется, вообще не произнёс ни слова с тех пор, как Зойка увидела его здесь, во дворе, ещё днём. И вдруг Паша неожиданно обратился к отцу Риты:

– Пётр Петрович, помните, вы говорили о партизанском отряде?

– Говорил, – чуть помолчав, ответил Пётр Петрович.

– Так вот. Мы решили вступить в ваш отряд.

– Все четверо?

– Нет, я и Гена. Мы уже всё обсудили. Если не возьмёте, сами уйдём. Куда – всё равно. К какой-нибудь части пристроимся. Или так, сами, вдвоём, будем действовать в тылу у немцев. Так что лучше возьмите.

Паша говорил твердо, и все понимали, что это не просто слова – он дружил с Ритой с детства и гибель её пережил сильнее остальных друзей. Пётр Петрович молчал, обдумывая ответ, потом с сомнением покачал головой.

– Я должен! – настаивал Паша. – Я должен отомстить за Риту. Вы… вы не имеете права не взять меня!

Пётр Петрович долго молчал, опустив голову, и ребята видели, что сильное волнение мешает говорить ему. Наконец, он махнул рукой:

– Собирайтесь. Только никому ни слова. Завтра уходим. Заодно будете помогать Елене Григорьевне. Она пойдёт с нами, её нельзя оставлять в таком состоянии. Ну, а вы, девочки, живите долго…

Голос Петра Петровича осёкся, он махнул рукой и быстро ушёл в комнату.

Друзья проводили Таню, простились с ней – она уезжала утром с последней партией раненых на Урал, куда переводили госпиталь. Втроём постояли около Зойкиных ворот. Генка сказал:

– Ну, что, сеньорита Зойка, будем прощаться?

– Гена, береги себя, – с участием сказала Зойка. – Не лезь там без толку, куда не надо.

– Ну, если только под танк… со связкой гранат, – ответил Генка, стараясь этой бравадой скрыть волнение.

– Говорю же тебе, не надо…

– А это, Зоечка, надо, – прервал её Генка вполне серьёзно. – Кому-то же надо. В общем, до свидания.

Генка крепко пожал Зойке руку. Она заморгала, удерживая набежавшие слёзы, и неожиданно для него чмокнула его в щёку. Генка заулыбался и пошёл к дому, оборачиваясь и махая рукой. Когда он скрылся за калиткой, Паша протянул Зойке руку:

– До свидания. Я думаю, мы ещё увидимся. Верю в это.

– Я тоже хочу верить. Но там так опасно.

– Сейчас везде опасно, – заметил Паша, и Зойка догадалась, что в этот момент он подумал о Рите.

– Что бы ни случилось, мы будем помнить друг о друге, – сказала Зойка. – Те, кто останется жив. Береги себя, Паша. Ты должен жить.

– Я постараюсь. А ты тоже, Зоя… Разреши обнять тебя на прощание.

– Ой, Паша!

Зойка сама обхватила его руками, а он молчал и гладил её по голове. Потом осторожно отстранил от себя, помолчал, что-то обдумывая, и сказал:

– Вот и всё. А знаешь, это я тогда стоял под твоими окнами, когда ты болела.

Он отступил на несколько шагов, ещё некоторое время постоял, глядя на неё, потом резко повернулся и пошёл. Изумленная Зойка не могла двинуться с места. Паша уже почти бежал, но вдруг остановился, обернулся и, увидев, что она всё ещё стоит, крикнул издали:

– Это я стоял под твоими окнами!