Жаворонок

Тихое, но яростное сопротивление чувствуется за этими формулировками. С оторопью понимают в Киеве, что время, когда болезнь можно было лечить, прошло, повлиять на положение в Севастополе они просто не в состоянии, референдум (или, если угодно, «опрос») состоится, какие бы молнии не летели с Крещатика, а поскольку правящее большинство на демократической Украине составляют все те же функционеры КПСС, то и действия, ими предпринятые, выглядят соответствующе. В синих утренних сумерках, когда земля еще не отделилась от неба, тихо соскальзывает на бетон симферопольского аэропорта транспортный самолет, из него вываливаются спецназовцы в беретах и защитных комбинезонах, пригибаясь, точно под пулями, перебегают пустое пространство, вышибают (хотя можно было бы просто открыть) двери в диспетчерскую и громадный их командир с матерчатыми трезубцами на плечах объявляет, что с данной минуты в Крыму восстанавливаются закон и порядок. Сопротивляться малочисленная охрана аэропорта не может. Через три часа колонна грузовиков вползает на пробуждающиеся улицы Севастополя. Около десяти утра спецназ занимает здание городского управления внутренних дел (большая часть милиции при этом переселяется в соседние помещения), а в начале двенадцатого, когда весь город уже гудит, два десятка бойцов проходят по светлым коридорам горисполкома, и, опять чуть не снеся без всякой надобности дверь в приемной, извещают председателя городского совета, что в связи с нарушением конституции Украины он смещен со своего поста, в Севастополе вводится «особое гражданское положение», внеочередные выборы будут назначены «согласно закона», а пока вся власть в городе переходит в руки представителя президента. Из-за спины командира появляется некто в штатском и чиновничьим оловянным взором окидывает лепоту кабинета: кривовато повешенный поясной портрет нынешнего президента, бледный флаг Украины и рядом с ним – нагловатый кумач бывшего СССР, какие-то грамоты, какие-то исторические указы в металлических рамках, горку тусклых цветов, где растопыривает ребристые лапы кактус; все натужное великолепие советской провинции. Ничего, кроме усмешки, это не вызывает. Он презрительно поднимает брови и нюхает воздух. Освободите помещение, приказывает он председателю горсовета.

Это – железный кулак, чтобы показать кто здесь хозяин. Ничего хуже киевские политики измыслить бы не смогли. Мало того, что севастопольцы оскорблены бесцеремонным вмешательством в то, что они считают местной прерогативой, но еще выясняется, что хваленый кулак бессмысленно погружается в пустоту; потому что когда представитель центральной власти, уже доложивший в Киев, что операция успешно завершена, вызывает к себе для отчета чиновников местной администрации, обнаруживается, что никого из них в здании горсовета сейчас нет, что буквально каждый только что отлучился по чрезвычайно срочному делу, телефона своего не оставил и неизвестно, когда появится. Распоряжение об отмене опроса, подготовленное для газет, послать не с кем, на пресс-конференцию приходят лишь трое корреспондентов, представляющие киевские издания, запись, сделанную для телевидения, в вечерних новостях не показывают (с трудом найденный главный редактор объясняет это непредумышленным техническим браком, обещает немедленно выслать другую бригаду; разумеется никто с телевидения не является). А когда уже ночью киевский представитель сам приезжает на радио, местная охрана, несмотря на спецназ, просто не пропускает его внутрь здания. Двери и окна первого этажа закрыты решетками, в электрическом свете видны фигуры охранников, помахивающих дубинками, а на другой стороне проспекта, как вызов, сгрудились шесть канареечных ПМГ, и синеватые их маячки не улучшают настроения киевского чиновника. На прямой штурм радио он все-таки не отваживается, и единственное, чего ему все же удается добиться – это приехать утром и силой пройти в студию новостей. Однако техник, сидящий за пультом, выходит на минутку и исчезает, а коллега его, доставленный под конвоем, исполняет свои профессиональные обязанности так, что, как выясняется позже, в эфир выходит утиное кряканье.