Жаворонок

Причем, все пишущие, какие бы они не представляли издания и агентства, и к каким бы религиозным конфессиям не принадлежали, будто сговорившись, отмечают некий чудесный подъем, охвативший севастопольцев в эти необыкновенные дни. Если в Москве, как впрочем и по всей средней Европе, еще – царство простуды и слякоть, растопленная дыханием мегаполиса, отсырелые шубы, насморки, аптеки, температура, то здесь – солнце, безбрежная синь, прозрачный воздух, какой бывает только перед началом жары, запах левкоев, хрустальный плеск волн на набережных и – лоснящиеся тяжелые туши эсминцев, распластанные по заливу. Радость и счастье царят в асфальтовых переулках. Совершенно незнакомые люди вежливо здороваются друг с другом, рукопожатия горячи и как-то по особенному таинственны, прекращаются ссоры и перебранка в набитом транспорте, мирятся вчерашние недруги, а равнодушные прежде становятся приятелями и друзьями. Можно, не опасаясь, обратиться с просьбой к любому, и он рад будет помочь или принять чью-то помощь. Ни одного преступления не зафиксировано милицией за истекшую с начала голодовки неделю, ни одного хулиганства, ни одного сколько-нибудь значительного бытового скандала. Свершилось то, о чем грезили лучшие умы человечества: ненависть как бы утратила силу, сменившись любовью. Как писал в те же дни корреспондент одной итальянской газеты: «Все любят меня, и сердцем, исполненным счастья, я тоже люблю их всех!» Вероятно, это и есть «прикосновение Иисуса», о котором так страстно писал Аверин.

Кажется просто неправдоподобным, чтобы один-единственный человек, чем бы ни был он наделен, мог околдовать целый город. Но таково, по-видимому, главное свойство мессии: преображать верой других. Жанна здесь вовсе не является исключением. История человечества полна примеров, когда личность, слывшая в своем окружении заурядной, после преображения тем, что позже назовут «волей Божьей», объявляется сначала безумцем, требующим невозможного, далее – пророком для фанатичного круга учеников, вынуждена бежать, скрываться, странствовать, избегать тысяч опасностей, и вдруг во главе ликующих войск входит в Священный город. Раб становится повелителем, нищий – обладателем несметных богатств, сумасшедший – оракулом, чьим тихим речам внимают властители. Мессия – это жажда мессии. Мессия – это эпоха, забившаяся в человеке. И если огненная стихия не опаляет разум, а зажигает его, то нет, наверное, ничего такого, чего бы он не мог совершить. Именно эту способность впоследствии определяют как чудо. И потому вызывают доверие самые фантастические подробности «третьей Севастопольской обороны». Те же иностранные журналисты, правда, не все (слишком уж удивительным кажется это даже для прессы), сообщают, что ежеутренне на стоянке автомашин перед зданием горисполкома устанавливают чугунный высеребренный изнутри чан с водой, – появляется Жанна, погружает ладони в зеркально-чистое колыхание, держит так две-три секунды, молча, как будто молится, а потом распрямляется и стряхивает капли на мостовую. Сразу же оживают цистерны, полные не молоком, но водопроводной водой, в каждую емкость благоговейно льется одна кружка из чана, веснушчатый Зайчик машет рукой шоферу: «Давай!» – и, попыхивая дымком, молоковозы расползаются по районам.