Жаворонок Теклы (СИ)

— Один русский доктор в госпитале Красного Креста рассказывал нам историю, которую я не могу забыть. Это в Питере случилось, с обычной супружеской парой. Женщина заболела одним неизлечимым недугом, при котором все тело разбивает паралич, у человека отказывает не только ходьба и речь, но он также не может улыбаться, глотать, дышать самостоятельно. А самое ужасное, что сознание остается ясным! После нескольких лет мучений перестают работать все органы. И муж этой женщины, зная, что вскоре так будет, до последнего о ней заботился. В больнице ее держать уже не имело смысла, и он установил в квартире аппарат искусственной вентиляции легких, ставил ей клизмы, мыл… Главное, без слов, по одному взгляду понимал, чего ей хочется. А ведь ухаживать за таким больным в тысячу раз страшнее, чем за младенцем или стариком, которые хотя бы дышат без посторонней помощи. Хватит одного перебоя с электричеством, чтобы человеку не поступил воздух из аппарата. Потом все же болезнь взяла свое, она скончалась. И вот когда мы услышали этот рассказ…

Айвар немного помолчал и продолжил:

— Знаете, наша молодежь тогда разделилась на два лагеря. Одни считали, что муж — настоящий герой, мученик, ради жены пожертвовавший своим благополучием. Ему было уже за пятьдесят, но это только у нас в Эфиопии порог старости, а в России мужики в таком возрасте любят начинать новую жизнь. Другие припоминали, что в любой клятве, которую произносишь перед бракосочетанием, есть в той или иной форме обещание быть рядом «в здравии и болезни, в горе и радости». Но кому как не врачам знать, что бывает на самом деле? Чего стоит эта клятва? Так, просто какая-то милая праздничная потеха, часть представления, о которой и не вспоминают, когда случается настоящая беда. Особенно, увы, мужчины. Если спросить любую медсестру, работавшую в России, она подтвердит, что у койки больного мужа почти всегда сидит жена, а у койки больной жены зачастую ветер гуляет. В таких полудиких странах, как Россия, общество всегда оправдывает подлецов и трусов, а преданность и любовь мужчины к семье считается экзотикой. Про совсем дикие страны, вроде нашей Эфиопии, и говорить нечего.

— А ты сам что думал, сынок? — спросил Соломон, пристально посмотрев на зятя.

— А я… Знаете, я, конечно, был согласен с теми, кто говорил про клятву, но в то же время все равно считал, что этот муж — герой, потому что был уверен, что сам такого не перенесу. Да, в больнице я насмотрелся на всякое, но изо дня в день видеть, как самый близкий человек мучается и угасает, — это же совсем другое! Так что я бы на его месте наверняка ушел, но только через окно. Тогда мне так казалось…

Айвар отложил окурок и добавил:

— Сейчас я понимаю, что тоже сделал бы все возможное, чтобы продлить любимому человеку жизнь, чтобы он хоть чувствовал, что сейчас хорошая погода, что вдалеке шумят поезда или самолеты, что с улицы отдает парным молоком и шерстью после каравана. Ради такого обоим стоит задержаться на этом свете. Когда я теперь вспоминаю эту историю, реальность уже совсем не кажется такой беспросветной. У меня, в отличие от этого мужчины, жена жива и здорова, так чего мне еще желать…

— Верно ты все говоришь, Айвар, — сказал Соломон, мудро улыбаясь, — только я-то никогда и не сомневался, что ты по-настоящему любишь нашу дочь. И не отчаивайся так, вам надо только пережить это, а потом справедливость восстановится и вы непременно друг друга простите и поймете.

Наступил день отъезда. Советники отца Налии оказались очень неравнодушными людьми и искренне сочувствовали Айвару, которого, несмотря на его тридцать шесть лет, продолжали называть «парнем». Один из них подбодрил его:

— Ты, главное, не теряй головы, Айвар, жизнь у вас на этом не закончилась. Лишь бы вы продержались эти два года, а там как-нибудь подниметесь. Если не в Эфиопии, то в другом месте, в ЮАР например. Там сейчас немало зажиточных людей, ты сможешь устроиться в приличную семью, где есть старые и больные. Для Налии тоже наверняка дело найдется — она девчонка грамотная, может и языки преподавать, и рукоделие. Может быть, окажется, что все к лучшему.

Хоть он и имел опыт жизни в деревне, его все же подробно проконсультировали, что лучше заранее купить в столице, а что удастся раздобыть в Семере или в поселке. Из дома Айвар забрал, помимо личных вещей, только постельное белье, ковер и кое-какую посуду.

В больнице, как сообщил ему юрист, имелся электрический генератор и водопровод, но в поселке, расположенном на некотором расстоянии, об этой роскоши пока и не помышляли. Поэтому предстояло пополнять запас воды из колодца, пользоваться керосиновой лампой и жаровней с углем для подогрева пищи, а для гигиены служил рукомойник и выгребная яма на улице. Соответственно, пришлось основательно запастись канистрами для воды, туалетной бумагой и прочими чистящими средствами, спичками, батарейками для фонарика и электробритвы и многим другим, что прежде казалось обычным предметом повседневной жизни.