Когда наконец им удалось поговорить наедине, женщина выглядела совсем измученной, и Айвар, положив руку на ее плечо, сдержанно сказал:
— Скажи мне только, что случилось на самом деле?
Она посмотрела на мужа и неохотно ответила:
— Конечно, я ничего не крала, Айвар! Я хотела подготовить почву для отъезда, чтобы у нас уже были гарантии с бизнесом и жильем, но не таким же образом! В крайнем случае попросила бы в долг у Данэ. Ты бы, конечно, позлился, но потом… Да, я сболтнула лишнее, это было, но воровать?! Я этого и не умею.
— Но почему ты за меня сказала, что я тоже намерен уезжать? — тихо спросил Айвар.
— А как мне надо было трактовать твое многословие? Ты полагал, я куплюсь на эти твои «я приеду позже»? Айвар, тебе, как любому мужчине, просто претила мысль, что это не твое решение! Надо было только тебя с ней примирить, как было уже не раз. И все бы получилось, если бы в комитете не завелась крыса.
— Да, — протянул Айвар, вглядываясь в нее словно впервые в жизни. — А ведь не поспоришь, я всегда со всем мирился, лишь бы оставаться твоим мужчиной. Но у меня были иллюзии, что при этом я все-таки отдельная личность.
— А тебя что-то не устраивало? — вызывающе спросила Налия. — Это с чем же таким страшным ты мирился, Теклай? Я тебя в чем-то ущемляла? Оскорбляла? Била? У тебя был прекрасный дом, вкусный ужин, красивая одежда, безумный секс и весь мир в кармане: это, конечно, очень тягостно! То ли дело раньше…
— А вот этого не надо! — сказал Айвар и предупреждающе поднял ладонь. — Налия, ты сама потом будешь жалеть, если наговоришь лишнего. Не унижай себя! Обо мне речь не идет, я просто не могу на тебя злиться. Я даже сейчас хочу только обнять тебя, укрывать, укачивать, моя бедная глупая девочка…
Он привлек ее к себе и она безропотно уткнулась лицом в его шею.
— Я поеду с тобой, — заявил Айвар. — Не туда, конечно, куда ты хотела, но ничего, переживем. Не получилось в радости, так будем вместе в горе.
— Не стоит, — решительно сказала Налия. — Не изображай из себя декабриста или Соню Мармеладову в штанах, ты сейчас больше нужен старикам, здесь. А мне необходимо разгрести все это самой.
— Налия, не бросай меня, — тихо и отчаянно сказал Айвар. — Я буду часто к ним ездить, но жить я хочу с тобой! Мне не важны никакие трудности: ты же знаешь, что я все успел повидать. Только не оставляй меня одного!
— Мне важно, Айвар! — резко оборвала его она, закуривая. — Я не позволю, чтобы ты видел меня в таком положении! И ты тоже возьми себя в руки. Да, жаль терять этот город, этот дом, все надежды, но ничто хорошее не длится вечно, и по-настоящему плохо стало вовсе не сейчас, как ты думаешь, а тогда, когда я осознала, что мой труд был бесполезным. Мы в благодарность хотели не так уж много — чтобы люди к нам прислушались и дали помочь их детям и внукам. И даже в такой малости нам было отказано! Что же оставалось делать? Хотя бы сами себя мы могли вознаградить спокойной жизнью, там, где никто не смотрит на тебя зверем только за то, что ты «шибко умный»? Где нарожать десяток слабых детей в скотских условиях не считается лучшим достижением, чем спасти от смерти тысячу чужих?! Где выражение «защитить жену от насилия со стороны мужа» не воспринимается как оксюморон? И ты же сам это понимал, Айвар, не обольщался, что за несколько лет в умах у эфиопов что-то качественно перестроится. Ну на что тебе это все сдалось…
Айвар не знал, что на это ответить, и вспоминал их разговор в ночь после свадьбы. Сейчас ему казалось, что именно он накликал беду, пожелав любимой никогда не изменять своему прекрасному и губительному характеру.
— Надеюсь, когда-нибудь ты меня простишь, — быстро добавила женщина, раздавив сигарету. — Как бы то ни было, я не имела права так подвести нас. Родители вряд ли простят, я и прежде-то кровь из них пила стаканами…
Она слегка замялась и добавила:
— Не буду спрашивать, дождешься ли ты меня. Знай только, что я не вздумаю тебя упрекать, если ты сможешь наладить собственную жизнь. Ты молодой мужчина, и я не собака на сене, чтобы отнимать у тебя эту возможность.
— Вот и не спрашивай, и не болтай глупостей: я навсегда останусь твоим мужем и дождусь тебя, если буду жив. Ты запомнила?
— Ну еще чего! Ты сам держись, пожалуйста, — сказала Налия уже совсем тихо.
Она прижалась к нему и он долго гладил ее по голове и плечам, едва слышно проговаривая свои загадочные увещевания.
Налии действительно назначили два года труда в дальнем регионе и пожизненный запрет на государственную службу в столице. Айвар попытался вмешаться и добился встречи с обвинителем, но хладнокровие подвело и тот быстро его осадил.
— А что вы скажете насчет своей службы, господин Теклай? — спросил прокурор. — Судя по рассказам вашей жены, вы сами упускали серьезные промахи в санитарном контроле, а иногда и прикрывали своих подчиненных и друзей. Уж это найдется кому подтвердить, так что не вам сейчас поднимать шум.
— В моей службе не было никаких фатальных нарушений, — возразил Айвар.