Жаворонок Теклы (СИ)

«И я не знаю, — мрачно размышлял Даниэль, — Почему он ни о чем не попросил? Каким неосторожным словом или взглядом я мог до него донести: никогда не буду обсуждать с тобой неприятные вопросы, но и не пущу тебя впредь дальше пуговиц? И никогда не буду уважать мужчину, который променял свою гордость на комфорт и позволил женщине принимать все решения, потому что его можно только жалеть? Да как он после этого мог просить о помощи?!».

У него еще оставалось время, которое в Эфиопии уже нечем было занять, и Даниэль отправился в Россию. Он заранее известил о грядущем приезде Олю и Митю Амелина, сказав, что они должны знать о случившемся. «Может быть, мы потом соберемся все вместе и съездим повидать Налию. Вдруг ей понадобится какая-нибудь поддержка» — добавил он.

Однако Оля, едва услышав о болезни Айвара и наркотиках, пребывала в полувменяемом состоянии и не могла обсуждать никакие планы. Тогда Даниэль договорился с Митей все обсудить в спокойной обстановке, и в тот же вечер они сидели в одном из питерских пабов, в который захаживали еще давным-давно, отведать крафтового пива. Даниэль говорил с горечью и в то же время с неким воодушевлением:

— Ты только вообрази себе, что мне там рассказали, в этой больнице! У Айвара там народ по струнке ходил, когда он стал старшим медбратом! Он на моей памяти ни в жизнь голоса ни на кого не повысил, а там… Знаешь, мне кажется, что хоть он и безумно любил Налию, но по-настоящему смог раскрыться именно тогда, когда остался без ее опеки. И что сказать, он много сделал, больницу привели в более-менее человеческий вид. Только кому это нужно? Эфиопы все равно еще пару столетий не научатся думать о здоровье, хоть сто больниц им обустрой и тысячи хороших врачей привези. Они только силу и окрики способны понять, а когда пытаешься действовать по-хорошему — жди ножа в спину. Что, собственно, он и получил…

— А все-таки Айвар молодец, — задумчиво ответил Митя, — Я, по-моему, более правильного мужика не знал, без полутонов, без оговорок. Если уж он что-то решал, то не отступался, чего бы ни стоило. Мы считаем героями врачей и добровольцев, отправляющихся во всякие очаги эпидемий, а он там всегда был, на передовой! А мы привыкли видеть в нем просто мечтателя и романтика. Живем в пределах своей зоны комфорта — зарплата, ипотека, машина, дача, телеящик, жена-любовница да ожидание пенсионного возраста, — и не замечаем людей, которым этого мало, без которых все человечество скатилось бы обратно на пещерный уровень.

— Слушай, Митрич, он, конечно, молодец, но разумно ли тратить свои силы на дикую страну, когда в нормальном мире можно быть счастливым, обеспеченным и сытым, одновременно совершая великие поступки? — сердито возразил Даниэль, — Да и взять на воспитание семерых детей — что за очередная блажь? С Айваром все понятно, у него к тому времени уже разум помутился, а вот то, что Налия это поддержала… Это же маленькие дикари, пусть бы росли у себя в деревне и учились в земле ковыряться и туристов отлавливать. А Айвару надо было возвращаться к нормальной жизни, и жену за собой не тянуть на дно.

— Ладно, Налию мы проведаем, а может быть, и Айвар к этому времени еще вернется. Никто же не сказал, что он погиб? Значит, надежда есть, и все еще может быть хорошо. Они и в Россию смогут перебраться: с Налии судимость снята, а к нему вообще по закону претензий нет, так что процесс мы запустим.

Уже на улице Митя, поразмыслив, сказал Даниэлю:

— Только Олю больше не стоит трогать, она сейчас совсем никакая. Ты, кстати, Пашку-то намерен увидеть? Такой парень растет! Помогает мне книгу писать, между прочим.

— Да зачем нам сейчас видеться? — хмуро отозвался Даниэль, — У него давно другой отец, что я буду вносить какую-то неразбериху? Хотя когда он подрастет, об этом можно будет подумать. Вдруг он тоже решит учиться и делать карьеру в нормальной стране? Дай-то бог, тогда я помогу, устрою его у нас — все-таки он мой первенец, а я перед ним немного виноват…

Митя бросил на него взгляд, в котором Даниэль заметил что-то похожее на скепсис.

— А чего ты переживаешь? — почему-то спросил он, — Что, сам когда-то по Оле вздыхал, Митрич? Сознавайся, что теперь-то…

— Ну и взбредет же тебе в голову! — искренне удивился Амелин, — Я и Оля? Да я и называл-то ее всегда «своим чуваком». Не удивлюсь, если и она меня за глаза называла «подружкой», да и сейчас называет. Только это, Данька, тоже бесценный дар: таких друзей, как она, у меня и среди мужиков немного. А влюблен-то я был в Нери!

— Шутишь! — ахнул Даниэль.

— Нет, серьезно, но это было только в детстве, пока школу не окончили. Потом я быстро из этого вырос, задолго до того, как она с этим корейцем сошлась. К счастью, мне вовремя стало понятно, что у странной девушки не может быть обыкновенного парня, а я именно такой и, представь себе, не стыжусь.