Жаворонок Теклы (СИ)

— Я тогда просто в ужасе был, — горько констатировал Андрей Петрович, — Получалось, что я ради своей дочери другую девочку лишил любимого человека. А я Оленьку с малолетства знал, она так же на моих глазах росла, как и Паша. Нет, она сразу сказала, что на меня не в обиде, но я-то себе простить не мог. Вот и стал ей помогать, сначала денег немного подкидывал, позже работу с достойной зарплатой подыскал. Когда уже я сам на неполную неделю перешел, то частенько был на подхвате: то в аптеку съезжу, когда ребенок болеет, то в парикмахерскую его отведу, чтобы ей не отпрашиваться. А потом Паша подрос — такой чудесный мальчишка! Тогда уж я сам к Володе пошел и от души ему сказал: что ты творишь, дурак старый? Когда пожалеешь, поздно будет! Нет, он был хороший мужик, мы давно дружили, но в некоторых вопросах упертый как баран. После этого родители с Олей помирились, но по-настоящему оттаяли только когда она вышла замуж и родила Аню, сестру Паши. Теперь у вас, как говорит молодежь, пазл сложился?

— Вроде того. Выходит, что вы из чувства вины взялись опекать ее?

— Не только, — решительно сказал Андрей Петрович, — Да, я считал, что некоторым образом в ответе за их судьбу, но кроме того, мне искренне хотелось ее поддержать. У меня в юности было нечто похожее, мои родители тоже устроили разнос, когда я выбрал не кореянку. Но Оле-то, слабой девочке, пришлось куда труднее. А к Паше я просто прикипел душой, да и он во мне будто почувствовал нечто близкое. Детей ведь не обманешь. И Оля никогда не учила его считать меня дедом, это началось на интуитивном уровне.

— И Пашу никогда не смущало, что вы с ним, извините… не похожи? — спросил Даниэль.

Андрей Петрович впервые благодушно улыбнулся:

— Дети не задаются подобными вопросами, если только взрослые их не просветят. А мы с ним и Оленькой наоборот всегда относились к этому с юмором.

Тут лицо Даниэля помрачнело.

— Ну что же, рад за вас. Только, Андрей Петрович, подумайте, как в этой ситуации выгляжу я? Легко ли мне было всегда знать, что она любила Иви, даже когда он уехал? Что мне никогда с ним не сравниться, что я всегда буду думать, как далеко у них зашло? А теперь вы меня упрекаете, что я едва ли не спихнул на вас и на него заботу о ребенке, который никогда не был моим, хоть и зачал его я. Но это же было ваше решение! Вы боялись одиночества, а Иви не мог забыть Олю, поэтому и Пашу любил как родного сына. А я-то чем хуже всех, что меня нельзя понять? Разве я хотел чего-то особенного? Просто жить в радость, быть современным, свободным и счастливым человеком. Это что, преступление? Нет, это нормальное, здоровое желание, только меня почему-то за него осуждают. И кстати, если вы давно знали о невиновности Иви, почему не поговорили с ним? Не попросили прощения, не сказали, чтобы он спокойно возвращался сюда, не предостерегли от жизни в Эфиопии, которая его в конце концов искалечила? Что же вы теперь на мне-то отыгрываетесь?

Даниэль опустил голову и в этот момент показался Андрею Петровичу совсем молодым, как четырнадцать лет назад, без всякого приобретенного буржуазного флера.

— У каждого из нас свой груз ответственности, Даниэль, и все мы тут сильно обожглись, — строго сказал он, — Я только советую вам оставить эти мальчишеские обиды в прошлом и не травить сердце ни себе, ни другим. Называйте это как угодно, но вы отказались от Паши, вы бросили Олю беременной, и это ваша ответственность, а не Айвара. Живите для своей семьи и для себя, как вам всегда и хотелось, а ваш друг… Я искренне надеюсь, что он еще жив и что вам удастся чем-то ему помочь.

— Знаете, чего я всю жизнь не могу себе простить? — вдруг спросил Даниэль пронзительно и резко, — Что один раз, один-единственный чертов раз позволил себе подумать: ну чем он лучше меня?.. Подумал один раз, а грызу себя за это до сих пор!

— Господи! — вздохнул Андрей Петрович, — Когда же вы житейской мудрости наберетесь? Вы ведь хорошие парни, только дури бы вам поменьше!

Даниэль удивленно поглядел на него, но не стал уточнять, о ком еще шла речь. Он встал и, постукивая ладонью по столу, произнес:

— Ладно, старик, я понял. Настаивать ни на чем не буду, если только Оле когда-нибудь не потребуется помощь. Она, конечно, тоже гордая, просить не любит, но вы мне можете сообщить. Я всегда готов откликнуться. Но если мне удастся помочь Айвару с женой вернуться сюда, надеюсь, вы не будете вспоминать о своих претензиях. Тем более что если вы хотите участвовать в жизни Паши, то вам придется сталкиваться. Кстати, а где сейчас ваша родня?

— Родня? — растерялся Андрей Петрович, — Дочь в длительной командировке, зять в Питере, жена дома. А почему вы об этом спрашиваете?

— Ну, вы им тоже намекните. Нет, сам он их не побеспокоит, я думаю, что ему давно нет дела до всей вашей семьи. Но я все помню, и больше его в обиду не дам. Если случится еще что-нибудь сомнительное, мне и за океаном дадут знать, будьте уверены.

— Я вас понял, Даниэль, — заверил его Андрей Петрович.

Тут Даниэль всмотрелся в пожилого человека и сказал более мягко: